Читать книгу "Магия Берхольма - Даниэль Кельман"

Вечером следующего дня состоялось мое выступление. Зрители аплодировали и были в восторге, конечно. Они всегда были и будут в восторге, важно другое.

Все удалось, только однажды один из моих помощников (кажется, Пауль) допустил маленькую досадную ошибку. Никто ничего не заметил, кроме меня. Да и меня это почти не задело. Но как раз то, что мне это было едва ли не безразлично, меня встревожило. После представления я немного покричал на него, но в сущности больше из чувства долга. Что-то явно было не так…

На следующий день повторился поезд. Снова холмы и деревья, снова бесконечная убаюкивающая игра проводов и опор. А на земле разматывались рельсы, разветвлялись и соединялись, и так проходил километр за километром. Почему я не радовался предстоящему выступлению? Почему все было мне безразлично? И что с тобой: у тебя изменился номер телефона или тебя просто не застать дома? Ты и в самом деле исчезла, так же неожиданно и необъяснимо, как появилась из пустоты?… Я знал одно: я больше невластен вызвать тебя из небытия. Маг ли я еще по-прежнему? Был ли я вообще когда-нибудь магом – вот разве что в те несколько часов одной короткой, озаренной безумием ночи?

Я зевнул и развернул газету. Одна война закончилась, началась другая. Расстреляли одного диктатора, родились несколько будущих. Полмира пыталось уничтожить Израиль; впрочем, его стремились уничтожить с начала времен. Обанкротился какой-то концерн, убили двоих праведников. Потерпел катастрофу самолет.

Он загорелся неизвестно почему. А потом весело кружащимся огненным шаром обрушился в море, в голубой Тихий океан, в самую его глубину. Пассажиры круизного теплохода, вооружившись биноклями, стояли у поручней, разинув рты, оцепенев от радости и ужаса. Несколько минут на поверхности воды танцевали языки пламени.

Я еще раз зевнул и закурил сигарету. Вельрот, сидевший напротив, укоризненно покашлял, но не решился протестовать. С легким отвращением я вдохнул теплый дым. И стал читать дальше. Множество жертв. Питерсон, знаменитый эксперт по экономическим вопросам. Эльза Роб, актриса. Ханс Бург, журналист. Два генерала. Ян ван Роде, иллюзионист. Джонатан Мосс, художник. Родерик Гвабуто, нигерийский борец за права человека. Филипп Д'Артон, метеоролог. И многие другие.

Я прочитал весь список. Дочитав до конца, я принялся читать сначала. Я перечитывал его с сосредоточенностью отчаяния. Словно фамилии в списке составляли тайный, многозначительный комментарий, словно они скрывали что-то, что непременно нужно разгадать, чтобы спасти одного из них, единственного. Но даже если там что-то таилось, я ничего не нашел. Я отложил газету, надеясь, что смогу разрыдаться. Но не смог. В глубине моей памяти отразились неясные очертания окна, сада, фигурки, замершей в неестественной позе. Прочное ледяное оконное стекло. Небо, затянутое облаками. Затихающие раскаты грома.

Герда тоже погибла. Они поехали в кругосветное путешествие, это было мое кругосветное путешествие, мой подарок. Места в первом классе. Шампанское, мягкие кресла, комфорт… Все произошло быстро? Или они еще успели почувствовать, как к ним подбирается огонь? Заключенные в стальной капсуле между небом и землей – нет, между небом и морем. Ощутили ли они, как самолет накренился, немного помедлил (мгновение наслаждаясь вялостью и легкостью), а потом, решительно, стремительно набирая скорость, понесся вниз, в бездну, таящуюся глубоко под гладкой кожей воды. До этой бездны еще далеко! Океан обычно представляют себе голубым, в крапинках разноцветных рыб и мерцающих прожилках света, но это иллюзия. На самом деле он черный. Совершенно, абсолютно черный; ни одна ночь под самым безлунным небом не может быть темнее. Надеюсь, в этот момент они уже были мертвы. Да не переживет никто такой полет в сознании! Быстро ли тело самолета достигает дна? Вероятно, нет. Никто никогда не бывал там, или, точнее, никто оттуда не возвращался. Иногда, в пасмурные дни, к берегу прибивает щупальца, сплошь в присосках, некоторые в шестнадцать метров длиной или даже больше. Больше мы ничего не знаем об этой бездне. Там, внизу, мрачный мир, в котором обитают древние гигантские чудовища. А теперь там оказался Ян ван Роде, и никто не в силах вызволить его оттуда. И Герду тоже. Я так и не познакомился с нею по-настоящему.

Но к чему предполагать худшее! Будем надеяться, им не пришлось пережить падение, удар и бесконечное погружение. Будем надеяться, что первый же взрыв унес их бренные непрочные жизни, что вспыхнувший огненный шар облек их пламенем еще там, наверху, может быть, еще до того, как они успели это заметить. Может быть, смерть пришла к ним раньше, чем боль. Если бы я это знал, мне было бы спокойнее. Но я этого не знаю.

– Как грустно, – сказал Вельрот и положил мне на плечо влажную тяжелую руку. – Ужасно. Ужасное несчастье. Но не может быть и речи о том, чтобы отменить выступление!

– Почему? – спросил я.

Локомотив облегченно, пронзительно засвистел, к нему присоединились тормоза, взвизгнули колеса, сила торможения мягко заставила меня наклониться. За окном вырос вокзал. Мы наконец приехали.

– Выступление придется отменить, – сказал я. – Я очень сожалею, но ничего не могу поделать. Оно не состоится.

Вельрот хотел было что-то сказать, потом передумал, покраснел и надолго замолчал. Отмена без указания причин, хуже не придумаешь. На следующий день в нескольких местных газетах появилась сдобренная насмешками брань. Вельрота мне было почти жаль.

Еще два дня я провел у себя в гостиничном номере. Бесцельно ходил туда-сюда, думал, слушал по радио концерты духовой музыки, стоял у окна, что-то записывал, уничтожал эти записи, пытался то плакать, то молиться. Между делом придумал два лучших карточных фокуса, которые когда-либо знало искусство иллюзий; я аккуратно записал их, потом разорвал на бесчисленные крошечные клочки и сжег в пепельнице. Несколько раз звонил телефон: я поднимал трубку, но, услышав, что это не ты, снова опускал ее на рычаг. Время от времени за дверью моего номера появлялся Вельрот, стучал и просил его впустить. Но я не открывал.

Потом мы уехали. На вокзале меня ожидала разъяренная толпа. Зрителям вернули деньги, но тем не менее они были оскорблены. Какое-то мгновение мне казалось, что они собираются меня линчевать, но до этого не дошло. Они всего лишь хотели постоять, злобно уставившись на меня. Отяжелевший от дождя ветер донес до меня два проклятия, несколько ругательств, и на этом все кончилось. «Сюда, – прокричала какая-то женщина, – вам больше приезжать незачем!». Я, собственно, и не собирался.

Было много других мест, ничем не лучше. Я выполнил условия турне, дав все выступления, которые нельзя было отменить. Я приезжал, выступал, кланялся и ехал дальше. За одинаковыми окнами поездов пролетали одинаковые пейзажи. Я раздавал автографы, и повсюду меня подстерегали таящие в себе вспышки дула фотокамер. Вечер за вечером я стоял перед черным занавесом, щурился на свет прожекторов и повторял шаги и движения. И по мановению моей руки происходили одни и те же предсказуемые чудеса; и черная бесформенная масса публики разражалась одними и теми же возгласами удивления.

В надежде – на что собственно? на смену обстановки? на предзнаменование? – я полетел на Ближний Восток, ради одного короткого высокооплачиваемого выступления. Возможно, я просто хотел познакомиться с королем (но он оказался мал ростом, смугл, вежлив и неприметен), может быть, я хотел увидеть пустыню (но там была только фата-моргана, а в ней ты). Может быть, я надеялся, что буря, посланная моим демоном-хранителем, сметет с небес маленький самолет, как это случилось с ван Роде. Однако ничего подобного не произошло; я долетел благополучно, хотя и окутанный холодной дымкой транквилизатора и страха. Но я никогда не забуду приземления в закате над пустыней, этого падения с горящих небес в бесконечность раскаленного песка, под солнцем цвета апельсина-королька и уже взошедшей серебряной полной луной.