Читать книгу "Отчаяние - Грег Иган"

[8]

Прибавьте 3.

[11]

Вычтите из задуманного числа.

[564]

Сложите цифры.

[15]

Разделите на 9 и возьмите остаток.

[6]

Возведите в квадрат.

[36]

Прибавьте 6.

[42]

У вас получилось… 42?

[Да!]

Теперь попробуйте снова…

Окончательный результат неизбежно окажется тем же самым: весь ход вычислений в этом дешевом фокусе – лишь затянутый способ сообщить, что X минус X равняется нулю.

У доказывала, что весь подход Мосалы к ТВ строится на том же: математика в конце концов себя перечеркивает. На другом уровне и гораздо менее очевидным способом – но, как ни крути, тавтология остается тавтологией.

У говорила тихо, на экране за ее спиной проплывали уравнения. Чтобы закоротить работу Мосалы саму на себя, ей пришлось доказать с десяток новых, чисто математических теорем – достаточно сложных и полезных независимо от того, достигнута ли цель. (Это не мое невежественное мнение; я просмотрел отзывы на ее последние работы.)

Меня это изумляло: неужели можно так сложно и красиво доказывать, что X минус X равняется нулю. Как будто причудливо скрученная веревка, сотни тысяч раз пересекающая сама себя, оказывается незавязанной и распускается, стоит осторожно дернуть за конец. Может быть, такая метафора еще лучше для интерактивной версии – зритель в силовой перчатке сможет сам потянуть и убедиться, что «узел» – всего лишь замаскированная петля.

Впрочем, нельзя просто уцепиться за два тензорных уравнения Мосалы и дернуть, чтобы узнать, как они соединены. Надо распутывать ложный узел мысленным взором (с помощью программы, но и она не всесильна). Всегда возможны ошибки. Все решают мелочи.

У закончила, было предложено задавать вопросы. Слушатели сидели тихо, кое-кто робко попросил пояснить частности, никто не высказал одобрения или неприятия.

Я повернулся к Мосале.

– Вы по-прежнему думаете, что она на верном пути?

Мосала замялась.

– Да.

Аудитория начала пустеть. Уголком глаза я видел, как многие, проходя мимо Мосалы, задерживают на ней взгляд. Все было очень прилично – никаких восторженных подростков, просящих автографы, – но на многих лицах читалось почтительное восхищение. Я приметил несколько фанатов из тех, что заметно поддерживали Мосалу на пресс-конференции, однако нигде не видел Кувале. Так тревожиться о Мосале и не крутиться рядом – странное поведение.

Я спросил:

– Что это значит для вашей ТВ? Если У права?

Мосала улыбнулась.

– Возможно, это укрепляет мою позицию.

– Почему? Я не понимаю.

Она взглянула на ноутпад.

– Долго объяснять. Может, перенесем разговор на завтра?

То есть на среду после обеда, до нашего первого интервью.

– Конечно.

Мы вышли вместе. Мосала явно куда-то спешила; сейчас или никогда. Я сказал:

– Меня кое-что просили вам передать. Не знаю, важно ли это…

Мосала сказала рассеянно:

– Давайте.

– В аэропорту ко мне подошел некто Акили Кувале. – Она никак не отреагировала на имя, и я продолжил: – Из ортодоксальных антропокосмологов.

Мосала тихо застонала, прикрыла глаза и остановилась. Потом повернулась ко мне.

– Давайте проясним раз и навсегда. Если вы хоть раз обмолвитесь об антропокосмологах в своем фильме…

Я торопливо перебил:

– Не имею такого желания.

Она взглянула сердито и недоверчиво.

Я прибавил:

– Думаете, они позволили бы мне, даже если б я и хотел?

Она не смягчилась.

– Не знаю, как они поступят. Чего хотел от вас этот человек, если не рекламы своих безумных измышлений?

Я сказал осторожно:

– Кувале считает, что вам грозит какая-то опасность.

Подумал, не затронуть ли вопрос об эмиграции в Безгосударство, но побоялся: Мосала и без того готова была взорваться.

Она ответила едко:

– Ну что после этого говорить об антропокосмологах? Трогательная забота, конечно, но ведь мне же ничто не грозит? – Она махнула в сторону пустой аудитории, словно показывая, что там не прячутся убийцы. – Так что пусть расслабятся, и выбросьте их из головы, тогда мы оба сможем заняться своим делом. Ладно?

Я тупо кивнул. Она зашагала прочь; я нагнал ее:

– Послушайте. Я их не искал. Ко мне еще в аэропорту подходит незнакомое лицо и начинает делать загадочные намеки на какую-то якобы грозящую вам опасность. Я счел, что вы вправе об этом узнать, вот и все. Я не догадывался, что вы терпеть не можете именно этот культ. И если вся эта тему табу – отлично. Я больше никогда о них с вами не заговорю.

Мосала остановилась, лицо ее разгладилось.

– Прошу прощения, я совершенно не собиралась устраивать вам взбучку. Но если б вы знали, что за злокачественный вздор… – Она не закончила фразу, – Ладно, не обращайте внимания. Вы сказали, разговор закрыт? Вас они не интересуют? – Она ласково улыбнулась, – Значит, и спорить не о чем? Тогда – до завтра после обеда. Мы сможем наконец-то поговорить о существенном. Очень на это надеюсь.

Я проводил ее взглядом, потом вернулся в пустой зал, сел в первом ряду и задумался. С чего я взял, что смогу «объяснить» Вайолет Мосалу миру? Я не знал, что думает любимая женщина, живя с ней бок о бок, как же мне разобраться с этой нервной, молниеносной незнакомкой, чья жизнь вращается вокруг математики, которую я едва понимаю?

Ноутпад настойчиво запищал. Я вынул его из кармана. Гермес счел, что лекция закончилась и можно подавать звуковые сигналы. Мне пришло послание от Индрани Ли.

«Эндрю, вы вряд ли способны оценить, какое это событие, но люди, о которых мы говорили вчера вечером, согласились с вами побеседовать. Разумеется, не для печати. Улица Хомского, 27. Сегодня в девять».

Я схватился за живот, чтобы не рассмеяться.

– Я не пойду. Не рискну. А что, если Мосала узнает? Мне любопытно, но игра не стоит свеч.

Через несколько секунд Гермес спросил:

– Это ответ отправителю?

Я покачал головой.

– Нет. Это даже не правда.

До дома, который назвала Ли, пришлось немного пройти от северо-восточной трамвайной линии. Квартал напомнил мне сиднейские зажиточные предместья, хотя здесь совсем не было зелени – ни кустика, ни травинки, только большие мощеные дворы да пошловатые скульптуры. Не видел я и электрических оград. Холодало – уже сказывалась осень. Коралловое основание Безгосударства наводит на ложные ассоциации; природные родичи его полипов не выжили бы так далеко от тропиков.