Читать книгу "Праздничная гора - Алиса Ганиева"

– Этот дух будет похож на папу?

– Нет, он будет огромным, до самого неба, и черным, как копоть.

Свекор, расслышавший как-то рассказы Хандулай, расстроился не на шутку:

– Что за народ эти женщины! Разве им не растолковали наши ученые, что Аллах един?

– Как будто забыл, старый, что сам же резал козла Святому Георгию, – бурчала свекровь. И расписывала Хандулай, как повстречалась ей на дальнем хуторе Унтул эбел.

– Вай-вай, – разевала рот золовка, – Унтул эбел! А правда, что она высокая, как дерево, а вместо щек у нее дырки?

– А нос длинный-предлинный, а глаз не видно под рыжими волосами? – подхватывала Хандулай.

– Вовсе нет! И на женщину она не похожа, а явилась мне в образе младенца, совершенно голого. Идет этот младенец, а кожа у него жесткая, как кора. Идет и стонет. Услышала я этот стон, а дело было ночью, услышала и говорю: “Беги вверх на гору, вниз по реке, перейди на землю. Дам тебе масло помазать трещины на руках и ногах!” Шепчу, а сама старые вещи собираю. Собрала штаны изношенные и рубахи старые, рабочие, отнесла за огород, пускай забирает… Ох, ох, бедный мой Суракат!

Однажды летом Хандулай пошла к пещере, в которой даже июльским днем росли ледяные наросты. Только стала она колоть себе лед на хозяйство, как старейшины велели завалить вход большим валуном.

– Да умножатся колосья на вашем поле! – воскликнула Хандулай. – За что же вы меня заперли?

– Называй имя мужчины! Вдовца или зрелого молодца!

– Куда мне замуж? – не поддавалась Хандулай. – У меня уже есть три дочери!

– Называй имя!

– Да зачем же?

– Имя!

И не отпирали, пока Хандулай, вконец продрогнув в морозной пещере, не крикнула:

– Чантилав!

– Чантилав? Разве живет у нас в селе какой-нибудь Чантилав? – засомневались старейшины.

– Живет на отшибе чужак Чантилав, чанка{Сословие в Дагестане. Потомки от браков представителей феодальных домов и местных свободных дагестанцев.}. Заговорщик, которого прогнали из соседнего ханства. Есть у него кунаки из тухума Меседил, что в среднем квартале села. Они его здесь и приняли.

Послали мальчиков сообщить Чантилаву о том, что он избран мужем. Так Хандулай снова вышла замуж. Тихо сговорившись с муллой, она переехала в другую часть селения, а дочерей оставила в доме прежнего мужа…»

Шамиль чиркнул рукой по страницам.

«Прослышал заросший волосьями изгнанник Кебед, что отвергнувшая его гордячка снова живет с мужчиной, и замыслил коварный план…»

Потом чиркнул еще раз.

«Дрогнув всем телом, окровавленный Чантилав упал на могучую грудь.

– Как же так? – говорили потом на годекане. – Только Чантилав собрал дружину, только прокрался в родной аул, только свергнул с престола единокровного брата, как его подстерег вонючий разбойник и всадил в него нож!

Хандулай, выросшая в вольном обществе, где по каждому поводу собирался сход и никто никому не платил дани, теперь оказалась в чужом ханстве полноправной владычицей. Завистники, старая знать и соратники Чантилава – все точили на нее кинжалы, а тюрки-телохранители требовали громадные деньги.

“Если ребенок, которого я ношу под сердцем, окажется мальчиком, тогда у престола будет наследник и я спасена, – думала она во дворце ночами, – а если нет?”

И тогда Хандулай решилась прибегнуть к помощи заклятого убийцы и отвергнутого возлюбленного Кебеда…»

И снова Шамиль листал рукопись.

«Дважды оставшись вдовой, Хандулай…»

– Да сколько же можно, – усмехнулся Шамиль. – Эта Хандулай – просто Черная Роза.

Будка была совсем близко. Поозиравшись, Шамиль раскрыл рукопись на последней странице и прочел финальный абзац:

«С детства меня учили, что Бога на земле нет. Но теперь я, поживший уже Махмуд, точно могу заявить, что Он есть. И даже скажу, дорогие читатели, куда попадают души после кончины.

Наши души обязательно окажутся на вершине Праздничной горы. И там, на Меэре, будет чистое место, где нет нужды и скудости. Там будет большой аул с кожевенными, оружейными, каменными мастерскими, и дома, словно выросшие из скал, и белые духи, пирующие вместе с людьми, и вечное праздненство. Там будет, надеюсь, и ваш Махмуд, он будет пить молодую бузу и глядеть, как от зелено-бело-голубых вершин поднимается сизый пар…»

– Расходитесь, расходитесь, хлеба больше нет! – заорал кто-то грубым басом.

Очередь заволновалась и рассыпалась.

5

Оставшись без хлеба, Шамиль угрюмо двинулся в сторону, но тут же в глаза ему бросилось салатовое облако, раздуваемая ветром материя, парящая меж притихших людей, слегка касаясь земли.

– Ася! – воскликнул Шамиль, завидев в этих волнах знакомый носик.

Она улыбнулась и поплыла к нему, как будто по воздуху.

– Что это на тебе? – усмехнулся Шамиль, огладывая Асин тюрбан со странным струящимся парусом и летящую тонкую ткань, свободно окутывающую фигуру.

– Вот, аврат прикрываю.

– Аврат ты, может, и прикрываешь, а внимание, наоборот, привлекаешь.

– Мне уже сделали замечание. Сказали, что внешний хиджаб должен соответствовать внутреннему хиджабу.

Ася виновато огляделась кругом.

– Просто хотелось поднять себе настроение. А то такой кавардак творится, ничего не понятно.

– А почему ты еще не в Грузии? – кольнул ее Шамиль. – Учти, я остаюсь здесь.

– Забудь про то письмо, – испуганно попросила Ася. – Ты же не будешь смеяться надо мной из-за письма?

– Любой на моем месте посмеялся бы.

– Но ты же не любой, – возразила Ася с непривычным для нее проворством.

– Где ты такая борзая стала?

– А попробуй поживи в доме без воды и света неделю! А что будет зимой? Надо уже сейчас керосинки доставать.

Последние дни Ася только и делала, что таскалась с бадьями в соседний квартал добывать воду у тамошних, более удачливых жителей. По вечерам люди запирались на все замки, жгли стеариновые свечи и пугались всякого шороха. Женщины обматывались с ног до головы, прячась от ярости уличных стражей морали, а мужчины постарше глядели исподлобья, возились с сорванными ветром коммуникациями и замолкнувшими телевизорами и тихо роптали.

– Представляешь, да, Ася? К Умукусум в квартиру ворвался какой-то иорданец и чуть не расстрелял. Руки она закрыла, а юбку надела досюда, чуть ниже колен, бывает же, – тараторила соседка, мать сероглазого верзилы, пропавшего еще зимой, но быстро раскаявшегося и помилованного специальной комиссией. Теперь соседка боялась, что бывшие соратники отомстят беспутному сыну, и поэтому сослала его на дальний кутан.