Читать книгу "Американские каникулы - Эдуард Лимонов"

— Не знаю, — сказал я. — Скорее всего, нет. Вы, разумеется, хотите, чтобы я сделал всю работу даром?

— Ну нет, зачем же. Мы вам заплатим. Но потом, когда фильм себя окупит. Сейчас я не могу вам заплатить, у меня денег как раз в обрез. Вы должны меня понять. Я четыре года работал на такси. Жена моя работала санитаркой в госпитале Святой Терезы, чтобы скопить деньги на мой фильм. Мы питались картошкой, во всем себе отказывали. У жены даже приличного пальто нет…

— Зачем женщине пальто в Лос-Анджелесе?

— О, вы не знаете этот город. В феврале бывает порой довольно прохладно.

— Слушайте, — сказал я, — по-человечески я вас понимаю и вам сочувствую, но на вашу затею, пардон, я не подписываюсь. Поймите меня правильно, поставьте себя на мое место. Я вас совсем не знаю, вы свалились мне на голову и хотите, чтобы я бесплатно работал на вас. Да еще делал работу, к каковой я не приучен, к каковой у меня нет профессиональных навыков и, как я вам уже сказал, желания…

— Мы должны помогать друг другу. Мы же все оттуда, у нас одна судьба.

— Слушайте, — сказал я, — не для того я избавился от воли советского коллектива, чтобы ходить в коллективе здесь. Положить мне на всех эмигрантов Лос-Анджелеса, Брайтон-бич и Израиля, и всего мира. Плюс, если вы помните мою книгу, так я и не еврей даже. И вообще, Валерий, на фиг я вам нужен? Здесь, в Л.А. порнобизнес развит ой как, и вы можете за пять тысяч целковых иметь профессионального сценариста, который вам такое напишет! Моря спермы и тонны плоти…

— Я хочу русского, — сказал он упрямо. Как ребенок в детском саду. Здоровый дядя в трусах, лысый, члено-волосатый, как медведь, сидел со мной рядом и хотел русского.

— Я пошел, — сказал я и попробовал открыть дверцу. Хуя. Она не открывалась, дверца. Очевидно, он должен был нажать на кнопку, чтоб открылась. Я покачал головой, выражая свое неудовольствие.

— Вот что, — сказал он. — Сделаем так. Вы подумайте, хорошо? А я вам дам… — он вынул откуда-то из-под сиденья твердую черную папку из хлорвинила, — вот, это сценарий, который я написал сам. Это не Бог весть что, я не профессионал, но несколько авторитетов, которым я доверяю, читали его и говорят, что это совсем, мол, неплохо… Если вы сможете высказать свое мнение по поводу диалогов, я буду вам очень признателен.

— ОК, — сказал я. Я понял, что иначе мне от него не отвязаться. — Я прочту ваш сценарий. Хотя и не уверен, что мое мнение заслуживает внимания.

— Заслуживает. Еще как. Никто лучше вас не пишет о сексе. Из живых, разумеется…

— Спасибо, — поблагодарил я, действительно тронутый. В волосатой его груди скрывалось нежное сердце. — Мне никогда не приходило в голову, что я произвожу порнографические книги. Однако почему тогда от меня ждут порносценарий?

— Да и из мертвых… Вы лучше Генри Миллера… — добавил он, очевидно, додумав свою мысль или решив положить в мой рот еще ложку сахара. — Только не потеряйте. Это мой единственный экземпляр. И никому не давайте читать.

— ОК. — Я с удовольствием вылез из машины.

— И, пожалуйста, не делайте копий! Я вам позвоню. Приятно было повидаться. Всего доброго… И вот еще что, Эдуард…

Я обернулся. Он смотрел на меня снизу вверх виновато.

— Да, Валерий?..

— Покажите сценарий Наташе? Может быть, она захочет сняться в главной женской роли?..

— Непременно. — Я ушел не оглядываясь. Сзади всхрапнул мотор порнографического автомобиля.

Общего оргазма у нас в тот день не получилось, так как Наташа каталась по полу от хохота и настроение было безнадежно веселым, недостаточно серьезным для общего оргазма. Я читал ей вслух порносценарий.

«Комната с двумя окнами и с портретом Ленина в простенке. Катя вытирает пыль со стола. Входит Петя. Незамеченный Катей, Петя подкрадывается к ней и хватает ее за ягодицы. „Ой, Петя!“ — „Что, Катя?“ — „Ай лав ю, Петя!“ — Петя пригибает туловище Кати к столу и расстегивает штаны. (Следует крупный план члена Пети и крупный план снизу момента, когда член Пети входит в Катю.) Заметка на полях: „Хорошо бы найти актера с большими яйцами…“»

— Наташка, ты представляешь себя в роли Кати? И входит актер с большими яйцами…

— Ой, Лимонов, прекрати, я не могу уже смеяться, у меня живот болит! — Она откатилась к книжному шкафу и лежала, поместив голову между двумя подушками. Выпростала руку из одеяла, чтобы вытереть слезы.

«Катя задирает голову к портрету Ленина. „Ой, Петя, он смотрит!“ — „Кто смотрит, глупа-аяяя?“ — Петя держит Катю за две половинки задницы и ебет ее так, что туловище Кати елозит грудьми по столу. — „Ленин смотрит на нас…“»

— Прекрати читать, Лимонов, не то я встану и убегу!

Он дал мне лишь сорок восемь часов на размышление. Через день он позвонил.

— Это Валерий. Вы прочли?

— Да-да, разумеется, прочел.

— Могли бы вы подойти на то же место через четверть часа?

— На угол Детройт и Вэлшир?

— Да, как в прошлый раз.

Он опять сидел в красно-пожарном авто, выставив локоть в улицу. Был в тех же шортах и предложил мне сигарету. И я опять отказался. Только дождя не было, но сияло яркое солнце над Лос-Анджелесом.

— Ну, что вы скажете? — спросил он, бережно приняв из моих рук хлорвиниловую папку.

Я обратил внимание на то, что коротко остриженные виски его седые. Загорелая лысина, как это ни странно, делала его моложе. Очевидно, если бы волосы сохранились, он выглядел бы лет на пятьдесят. Спешит внести свою лепту в сокровищницу человечества.

— Мне понравилась сцена в бане.

Он застеснялся.

— Это я для русского колорита… Знаете, чтоб американцам интереснее было. Они ж такого никогда не видели — русской бани. А вообще как?

— Я думаю, хорошо, — солгал я. — Конечно, по одному и тому же сценарию можно снять и плохой, и хороший фильм, но это уже, как я понимаю, будет следующий этап.

— У вас не возникло никаких предложений по поводу улучшения сценария, никаких идей? Если вы хотите предложить мне сценарий, я предпочел бы ваш…

— Валерий, как я вам уже говорил, я не люблю заниматься тем, чего я не умею делать.

— Жаль… Но если передумаете, время еще есть. Я планирую начать съемки в феврале будущего года… А что Наташа, вы ее спрашивали?

Я подумал, что будь на моем месте какой-нибудь старорежимный писатель, благородный, типа Бунина или даже Набокова (несмотря на написание «Лолиты», почтеннейший корнельский профессор навсегда остался мещанином в личной жизни), они бы в негодовании вызвали волосатого Валерия на дуэль. Или дали бы ему слабую пощечину. За оскорбление подруги жизни. Писатель же русского направления, вроде Солженицына, не преминул бы обвинить евреев в коррупции, в том, что они разносят по миру заразу разложения нравов. Приехал в Соединенные Штаты еврей Валерий и что делает, негодяй, — соблазняет русских девушек сниматься в порнофильме. Писатель современный, этакая гремучая смесь Генри Миллера с Жаном Жэнэ и Керуаком (так утверждают критики), я, ухмыльнувшись, заявил: