Читать книгу "Темная сторона российской провинции - Мария Артемьева"

Эва как: «Маловероятно!» И весь сказ.

Того следователя, который у меня дело взял, спустя год застрелил наркодилер при задержании. Дело нам из прокуратуры обратно скинули. А на что оно мне теперь? Ни колодца того уже нет, ни карты немецкой, ни свидетелей почти не осталось… Кроме контуженого зэка Коржева.

Следователь Паншин докурил, бросил бычок себе под ноги. И, глядя, как он догорает, сказал:

— Вот так, стажер. А люди продолжают пропадать. Слухи не прекращаются о блуждающем колодце, о подземных тварях… А кто знает, что там за всем этим кроется? Может, и впрямь где-то в заброшенном подземелье какие-то потайные ходы открываются… Только я не Господь Бог. И не мать Тереза. — Разведя руками и понизив голос, признался следователь. — Кому охота эти тайны ворошить? Все, кто за них брался, — на том свете уже. И не своей смертью умерли. В такие дела, вроде этого, соваться — все равно, что в тот колодец блуждающий лезть — хрен его знает, на какую пакость нарвешься.

Так что правды я Коржеву не скажу. Буду брехать напропалую, как все эти годы брехал: мол, следствие ведется, удачно продвигается и все такое. А то еще полезет он сдуру сам… А зачем, какой смысл?

Сына все равно не вернет. Только сам сгинет.

Тухлое это дело, стажер. Понимаешь меня?

Стажер Юра отвел глаза, пожал плечами, кивнул. Следователь угрюмо хмыкнул и растоптал каблуком потухающий под ногами сигаретный бычок.

— То-то.

ЧУНЬКА, СТЕПНАЯ ВЕДЬМА

Астраханская область, г. Астрахань, п. Волжское

Лето. Беззаботные дни, залитые солнцем. Друзья и подружки, восторг от самого себя и беспричинная детская радость, которая уже никогда не вернется.

Память хранит воспоминания о веселом летнем лагере, словно моментальные снимки, вклеенные в огромный фотоальбом.

Но есть среди них такие, которые хочется вырвать, скомкать, сжечь. Уничтожить. Но увы — это невозможно.

* * *

Со стороны можно решить: дети играют.

Они несутся по дорожкам летнего лагеря оживленной стайкой, что-то выкрикивая на ходу, с разгоряченными, радостными лицами.

Только самый искушенный наблюдатель, заметив, кто бежит впереди всех в этой ватаге ребятни, сделал бы правильный вывод. Не играют они, а гонят чужака. Защищают, зверята, территорию охоты и правила стаи. И зубами блестят не от радости.

— Чунька!

— Чунька-колода! — выкрикивала ребятня, подгоняя жертву.

Особенно исступленно действовала самая мелкая в их группе — светленькая, дистрофичного склада шестилетка. Вместо обоих передних резцов у нее во рту зияли два влажных провала, две темные пещерки в обрамлении остреньких, как у котенка, клыков. Детская рожица и взрослая ярость — она напоминала взбесившуюся фею Динь-Динь.

— Катька, зараза, стой! Куда? — кричала ей высокая тонконогая блондинка с надменным лицом — 13-летняя старшая сестра ее, Маша Зварова. — Стой, я сказала!

Но тощая малютка не слушала. Она с упоением неслась впереди всех, высоко вскидывая расцарапанные голенастые коленки, выкрикивая звонким осиным голоском, словно и впрямь жало всаживая в жертву:

— Чунька! Чунька-колода! Трусы обоссала!

Катька задыхалась от восторга, и ее маленькое злое сердечко трепетало в груди, словно крылья воробушка на ветру.

* * *

Это была ужасная ошибка — пытаться им понравиться. Собственную природу не одолеть. «Выше головы не прыгнешь», — твердила ей когда-то бабушка.

Ведь ясно же: они слишком разные — она и эти дети.

Она надеялась, что, если подстраиваться под все их глупости, смеяться, как они, говорить привычными для них словами, совершать те же ошибки — они снизойдут и примут ее в свой круг. Прибиться к кому-то, изображать что-то, чем не являешься, — единственный дар, доставшийся ей от предков.

Но, оказывается, использовать его можно только с одной целью. И никак иначе.

* * *

Придерживая на голове тюрбан из мокрого полотенца, Маша Зварова открыла дверь девчоночьей палаты 3-го отряда. Все были еще на купании, и она никого не встретила в коридоре пустого корпуса.

Поэтому, увидав у своей кровати в углу чью-то сгорбленную фигуру, вздрогнула и отшатнулась. На мгновение ей представилось, что там сидит гигантский, раздутый от крови клещ и, противно перебирая лапками, старается закопаться поглубже в тень, присосаться к ней, спрятаться в чреве мрака. Ахнув, Маша выпустила ручку, и дверь стукнула, закрываясь. Существо испуганно дернулось, выпало из темноты, скукожилось, и… все сразу встало на свои места.

— Ты?! Что ты тут делаешь? — воскликнула Маша, непроизвольно морща носик. Еще неизвестно, кого приятнее было б тут застать — настоящего гигантского клеща или ЭТУ, мелькнула у Маши мысль.

На корточках перед ее кроватью сидела Надя Солдатова. Она повернула голову, смахнула с лица белесые сосульки волос и уставилась на Машу стеклянными глазами.

«До чего ж противно пробор у нее отсвечивает розовым! Как у дешевой китайской куклы. Или у поросенка», — подумала Маша. Голубоватые прожилки на висках Нади Солдатовой то вздувались, то опадали, то мелко подрагивали, и это казалось отвратительным. Но еще хуже чувствовать на лице этот беспокойный, вечно ищущий, липкий взгляд.

Надя была сирота из детского дома. В летний лагерь отдыха она попала случайно, по милости какой-то благотворительной программы депутата из области.

Уже одним этим Надя сильно отличалась от остальных детей в отряде.

— Что ты тут делаешь? — раскручивая и снимая с головы полотенце, спросила Маша.

Надя раскрыла ладонь и, вытянув ее перед собой, показала комочек ваты с прилипшим пластырем телесного цвета.

— Вот. Нашла тут.

На грязноватой ватке темнело бурое пятно — запекшаяся кровь.

«Антон! Ногу на футболе вчера поранил. В медпункте ему пластырь налепили. А вечером он к нам в окно лазил и, наверное, нечаянно содрал», — догадалась Маша.

Ее раздражало тупое внимание, с каким Надя Солдатова разглядывала окровавленную ватку. И чего высматривает, брезгливо поморщилась Маша.

— Нашла — так выбрось! — велела она Наде. — Что расселась тут?! Напугала меня.

Надя взглянула на Машу исподлобья.

— А я для приворота возьму. Тут ведь кровь. У меня бабушка ведьма была. Всему меня научила. Я знаю, тебе Антон нравится. Хочешь, сделаю приворот на крови — и станет этот Антон бегать за тобой, как собачонка? А? Хочешь? — налепливая слово на слово, будто куличики из мокрого песка, пролепетала Надя. Голос у нее был слишком детский для ее возраста. Всякому, кто с ней разговаривал, казалось, будто она нарочно сюсюкает, поддразнивая собеседника.

— Приворот?! — воскликнула Маша. — Что это за чушь? Я в привороты не верю!