Читать книгу "Соблазнитель - Ирина Муравьева"

Рябиновые гроздья зажглись на ее вытянутых щеках.

– Не смейте меня исправлять, – прошептала она с каким-то, его удивившим, страданьем. – Я гаже, чем это, – и маленьким лисьим своим подбородком кивнула на рукопись, – я гаже, бессовестней в жизни своей… в руках не держала… Я вся перепачкана!

– Ну, хватит, – спокойно сказал Бородин. – Верните мне текст. Нервы поберегите.

Она отвернулась к окну. Он ушел.

У метро Бородин купил мороженое и сел на лавочку. Нужно было торопиться, чтобы успеть на электричку, но почему-то он медлил, и показалось, что он заболевает – на улице было по-прежнему жарко, а он весь дрожал от озноба.

«Бедняга, – он вспомнил редакторшу. – Забыла, наверное, что все мы умрем. И так бушевать от какой-то там рукописи… Не нравится, ну не печатай, и все. А может, ее никогда не любили?»

Он смотрел на пробегающих мимо людей, на их озабоченные, раскрасневшиеся лица, и ему казалось, что он сидит в зрительном зале какого-то огромного театра и смотрит на сцену.

«Если бы меня спросили сейчас: чего я хочу? Я что бы сказал? – Он чувствовал, что ему трудно дышать. – А я ведь не знаю, чего я хочу. – Голова у Андрея Андреича медленно и приятно закружилась. – Хотелось бы сразу всего. Роман чтобы был гениальным, – он вдруг засмеялся отрывистым смехом, – платить нужно за гениальность, забыл? Платить нужно потом и кровью. А с девочкой спать… Это каждый умеет. Еще я хочу быть богатым и честным. – И он засмеялся. – Но так не бывает. Хочу верить в Бога. Да, очень хочу. Но разве я верю?»

Он не заметил, как поднялся с лавочки и начал говорить сам с собой и жестикулировать. Проходящие мимо оглядывались на него, но не останавливались.

«Мне трудно дышать», – сказал он и упал, но не на асфальт, а, по счастью, на лавочку.

Интересно все-таки устроены люди: вот начни кто-нибудь кричать благим матом или руками размахивать, ни за что к такому не подойдут, а, напротив, обегать будут за десять километров. А вот упади кто-нибудь и перестань двигаться, так непременно соберется толпа. А если уж кто-то внезапно и умер, дышать перестал, неотложка приехала, – так тут просто не протолкнуться.

Кого понесли? А куда понесли? А женщина или мужчина? А кто? Замужняя, нет? Молодая? Красивая?

А сами ответов не слышат. Тут важен процесс. Внимание к ближнему плюс любопытство. Ну да. Остроты не хватает нам в жизни. А вот как подымут кого санитары, да гаркнут, чтоб все разошлись, да увидишь ты краешек белой простынки, смущенно укрывшей лицо незнакомого, тут сразу такое волненье в крови, что просто хоть в пляс!

И не в чем и не за что нас упрекать. Живем ведь мы все, словно рыбы в аквариуме. Нам, может быть, кажется: мы независимы и сами себе господа, а вот фигушки! Вода-то у нас, независимых, общая. Любой человек рассуждает: вот я, а вот – остальные. Но он ведь и сам – «остальной». Он, миленький мой, «я»-то лишь для себя, а вот для другого такого же «я» он ведь – «остальной». Так уж мир наш устроен. Сейчас я смотрю, как тебя понесли, а после ты будешь глазеть на меня. А если не ты, так ведь это неважно: какая мне разница, кто займет место, которое отведено «остальному»?

Его окружили и вызвали «Скорую». «Скорая» приехала не сразу, и пока она торопилась ему на помощь, Бородин пришел в себя и открыл глаза.

«Не пьяный? Не пьяный. Так, может, наркотики? – Люди переговаривались громко, как будто Бородин был еще не вполне ровня им и его можно было не стесняться. – Травы накурился? А что? Это запросто. А может, инфаркт? Вон сосед мой отправился! Упал во дворе – и каюк! Вот и все. Сказали: инфаркт. А какой молодой! Еще сорока не исполнилось, во как!»

– Пустите меня. Мне на поезд пора, – сказал Бородин и попробовал встать, но ноги его не держали.

– Ты, парень, лежи, сейчас доктор приедет. Какой тебе поезд? Ты еле живой.

Доктор пощупал пульс и померил давление. У доктора было сердитое лицо, все в рыжих колючках и крупных веснушках.

– У вас аритмия, – сообщил ему доктор, – поэтому вы потеряли сознание. Хотите в больницу?

– Нет, я не хочу, – сказал Бородин. – Это разве опасно?

– Да, всяко бывает. Бывает, что даже концы отдают.

– И часто?

– Нередко. Процентов так восемьдесят. Ну что? Не хотите в больницу? Решили? Тогда хоть сходите к себе в поликлиннику.

– Схожу, – обещал Бородин.

Толпа разошлась.

Глава IV

В четыре часа пополудни Бородин наконец добрался до дачного поселка. Он чувствовал слабость, шумело в ушах и мучила жажда. Слова доктора не прошли даром: он панически боялся опять потерять сознание. Теперь ему стало казаться, что сон его, где смуглый и голый старик ползет из воды на берег, а на берегу его поджидает смерть, был напрямую связан с этим обмороком, но это всего лишь начало. Когда он опять потеряет сознание, он больше уже не очнется.

«Надо что-то делать, – бормотал он, торопясь к лесу, потому что генеральская дача была последней у леса и стояла немного на отшибе. – Не хватает только, чтобы все это произошло на глазах у ребенка».

Потом он останавливался и полной грудью вбирал в себя сосновый солнечный воздух, к которому примешивался кисловатый холодок созреващих яблок и влажное частое, как у больного, дыхание астр.

«Ну вот. Я дышу, – говорил он себе. – А слабость, – так это все нервы. Пойду завтра к доктору».

Но в голове его внезапно вспыхивал огонь, и становилось страшно, что никакого «завтра» уже не будет.

«Елена поможет, она настоящая. И если уж мне суждено умереть, то пусть это будет спокойно и дома».

Он отворил калитку и увидел их на открытой террассе. Елена с матерью и Васенькой пили чай с вареньем и яблочной шарлоткой.

– Ну вот. Я приехал, – сказал Бородин. – Хотел, правда, утром, но не получилось.

Он увидел, как жена его приподнялась на стуле, и у нее было такое лицо, словно она сейчас закричит.

– Андрюша, ты болен? – спросила она.

От вновь охватившей его слабости Андрей Андреич опустился на нижнюю ступеньку террасы и, привалившись спиной к витому столбику, закрыл глаза. Спина стала мокрой от пота.

– Да, вроде бы болен, – сказал он сквозь зубы.

– Тебе нужно лечь, – прошептала она. – Зачем ты приехал?

В тошнотворной пелене появилась Васенька, которая выхватила откуда-то подушку, подбежала к нему и стала подсовывать эту подушку ему под спину. Бородин хотел было поцеловать ее, но не смог дотянуться губами до ее взволнованного личика.

– Васютка, – сказал он. – Дочурка моя…

– Пойдем, я тебе помогу, и ты ляжешь, – шепнула Елена, склонившись над ним.

Он уперся зрачками в низкий вырез ее летнего платья, увидел начало ее белоснежной, знакомой груди и привстал.