Читать книгу "Дарующие Смерть, Коварство и Любовь - Сэмюэл Блэк"

Впрочем, я пытался взглянуть на окружающий меня ужас как на картину. Несколько лет тому назад, готовясь к написанию одной так и не завершенной мной фрески, я живописно изобразил батальную сцену с пажами — облака пыли, вздыбленные лошади, бледные лица и мучительные гримасы боли падших героев, вспаханная копытами земля, растоптанная запекшаяся кровь. Но это было до того, как мне пришлось увидеть настоящее убийство. Сейчас я вдруг осознал, что в глаза бросаются совсем иные детали. Вид свертывающейся под солнцем крови не побудил меня удивиться тому, что на полотне ее помогут изобразить сочетание киновари, сажи, свинцовых белил и сурика, а возникло лишь ощущение тошноты.

Увы, мне пришлось оставить сие зрелище без внимания. Я восхищался кружением ястреба в облачной вышине. Сделал набросок затейливой горгульи на стене замка. И главное, я стремился избежать непосредственного соприкосновения… Вокруг царила кошмарная, убийственная мерзость. Я словно шел по узкому, раскачивающемуся подо мной мостику.

Тропа под ногами и зияющая за ней бездна…

А потом я случайно увидел то, от чего не смог отвести глаз. Тихо плача и прижимая ко рту тряпичную куклу, из горящего амбара вышла девочка, видимо четырех или пяти лет. Я направился к ней, и она сжалась от страха. Ее лицо потемнело от грязи и дыма, и по нему текли светлые ручейки слез. Я показал ей, что у меня нет оружия, что я не собираюсь причинять ей вред, а, наоборот, хочу помочь, и с отчаянной осторожностью раненого зверька она замерла в ожидании моего приближения.

Когда она наконец поверила мне и позволила взять ее на руки, то почти мгновенно уснула. Меня поразила легкость моей ноши. Я погладил ее полуобгоревшие волосы и направился к выходу из города. На подъемном мосту пьяный стражник со смехом спросил меня, куда это я собрался.

Вот каково оно… чувство страха…

— Прошу, позвольте мне пройти. Мне надо найти кого-то, кто сможет присмотреть за этим ребенком.

— Не слишком ли она юна для твоей подружки? — презрительно усмехнувшись, выпалил солдат. — Ах ты, грязный старый развратник!

И он, намереваясь скорее напугать, чем ранить, замахнулся на меня мечом. Потрясенный такой внезапной злобой, жгучую боль в предплечье я ощутил значительно позже.

Застыв от ужаса и гнева, я отступил и вытащил из кармана плаща выданный мне Борджиа охранный документ и, показав его солдату, сказал:

— Если я сообщу дону Микелотто, что вы сделали, вам придется сильно пожалеть о вашем поступке.

Мерзкая усмешка исчезла с лица этого человека, пока он разглядывал мой документ, и мне показалось, в его глазах отразился ужас. Он не сумел прочесть ни слова, но бумага выглядела на редкость впечатляюще. Очевидно, он жутко боялся своего генерала, и в тот момент я вдруг осознал, что он гораздо моложе, чем мне показалось сначала, — едва оперившийся юнец. Не сказав ни слова, он бросился в сгустившуюся тьму, а я пересек мост и вышел из крепости.

За стенами замка жуткий шум сменился почти полной тишиной истощения, облегчения и скорби. В центре пригорода, озаряемого завуалированным лунным светом, я отыскал монастырскую больницу. Пожилая монахиня приняла девочку из моих рук и пообещала, что о ней позаботятся.

— Боюсь, завтра у нас будет много сирот, — скорбно прибавила она.

Потом она глянула на мое плечо и спросила, не хочу ли я, чтобы она промыла и перевязала рану. Удивленный, я опустил глаза и увидел на моем плече разрез дюймов шесть в длину. Рана была поверхностной, хоть и обильно кровоточила, но из-за свернувшейся и запекшейся вокруг крови выглядела более серьезной.

Монахиня промыла плечо теплой водой со спиртом. Почувствовав жжение, я тихо охнул. Рана напоминала крошечное устье, раскрывшийся бутон внутренних органов. Крошечные уста, безмолвно кричащие о чудовищном осквернении человеческого рода.

Перевязав меня, монахиня сообщила, что я везучий — на плече не останется даже шрама.

Имола

ЧЕЗАРЕ

В укромной темноте спальни Доротея подробно рассказала мне свою бальную историю. Как он пригласил ее на танец. Как она болтала с ним за занавесом.

Она сообщила мне о его игре: ни слова правды. И как она заставила его прекратить лгать. «Мне нравится ваше остроумие, — игриво заметила она, — но не нравится ваша обманная игра. Говорите мне правду. Только правду».

И вот он открыл ей свою душу. Признался о жене, признался о ребенке. Признался в своих страхах и надеждах.

— И каков же ваш вердикт? — спросил я.

— Он любит жену, — ответила она. — Но грешит. Она не привлекает его как женщина.

— Черт с ней, с женой, — сказал я. — Расскажите о его службе. Какие у него полномочия. Чему он предан. Чем его можно соблазнить.

— Он любит свой город, — сообщила она. — Но его любовь весьма своеобразна. Он презирает его правительство. Ему нравятся идеалы республики, но претит то, во что она превратилась в реальности. У него есть некоторая власть — благосклонность гонфалоньера. Но также много врагов. Он опасается, что они строят козни против него. Он считает, что его недооценивают.

— Флорентийцы не любят вас, — продолжила она. — Они вас боятся. Никколо считает, что будет трудно убедить их стать на вашу сторону.

— Его послали сюда вести переговоры. Послали наблюдать. Но ничего не обещать и ни на что не соглашаться. Ему хотелось бы изменить такое неопределенное положение.

— Он восхищается вами, — продолжила Доротея. — Вы для него своего рода герой. Но у него странное мнение. Его восхищение связано не с вашим обаянием… а с вашими действиями. Он смотрит на власть, как анатом — на человеческий организм. То есть препарирует и исследует. Он полагает, что вы человек новой породы. Своего рода сверхчеловек. В глубине души он мечтает о вашей победе. Он любит Флоренцию… но также любит Италию. Мечтает, что вы завоюете ее. Мечтает, что вы ее объедините.

Я увидел мое будущее — возвышенное, прославленное. Покорившуюся мне Флоренцию и правящего ею Макиавелли.

— А чего он хочет добиться? — спросил я. — Лично для себя. Какое ему нужно вознаграждение? Каковы его желания?

— В общем-то, ему нужны деньги, — сообщила Доротея. — Но мечтает он вовсе не о них. Он мечтает о власти. Не над вами… а под вашим руководством. Мечтает воплотить в жизнь свои идеи.

Я обдумал ее доклад. Задумался о личности Никколо Макиавелли. Как можно использовать его в моих целях? И какой подобрать к нему ключ?

— Мне он понравился, — добавила она. — Такой забавный и умный. Мне хотелось бы понравиться ему. Не благодаря нарядам или соблазнительным округлостям… а благодаря моим чисто человеческим качествам.

Я перестал слушать. Она опьянела и несла всякий вздор. Хотя я понял, что подразумевали ее слова. Флорентийский посланник умен и хитер… меня порадовало его одобрение.

Меня окружали льстецы. Они пресмыкались передо мной, выпрашивали подачки. Подхалимы, поклонники, подпевалы. Они надоели мне до смерти.