Читать книгу "Война "невидимок". Последняя схватка - Николай Шпанов"

Шкипер приказал радировать флагману, что «Мария-Глория» просит по принятии ее экипажа не заботиться о ее судьбе. Остающиеся на ней люди отдают себе полный отчет в опасности, угрожающей им со стороны подводных лодок и самолетов противника. Но они гарантируют своим словом, что судно не достанется противнику, и в случае угрозы захвата будет затоплено. По настоянию Житкова к радиограмме было добавлено, что шкипер все же не теряет надежды на спасение судна.

Как только передатчик «Марии» освободился от этой депеши, поступила следующая, адресованная на советский берег, командиру спасательного буксира «Пурга».

— Неужели вы думаете, что какой бы то ни было спасатель выйдет в море один при нынешних обстоятельствах? — спросили Житкова. — Он быстро станет жертвой джерри.

— Я потому и не совсем точно характеризовал степень угрожающей нам опасности. Стоило бы мне описать истинное положение вещей, — «Пурга» вышла бы в море через две минуты по получении радио, не взирая ни на что.

— Вы так уверены в своих моряках?

Житков подумал об Элли, но ничего не сказал.

Между тем шлюпки были спущены. Команда заняла места. Офицер попробовал в последний раз уговорить шкипера.

Старик пожал ему руку:

— Отправляйтесь и делайте свое дело. Вам доверена теперь жизнь этих людей.

Последняя шлюпка отвалила от «Марии».

Два человека поднялись на мостик и оттуда глядели на удаляющиеся шлюпки. С палубы «Марии» в лицо им тянуло смрадом горящей пеньки и жаром накаляющегося железа. Дерево палубного настила начинало темнеть и потрескивать. Внутри «Марии» бушевал огонь.

Шкипер молча следил в бинокль, как эсминец принимает его людей. Когда последний человек был поднят на борт, эсминец развернулся и пошел следом за удаляющимся караваном.

Долго можно было видеть, как один за другим исчезают на горизонте дымки конвоя. Потом горизонт стал чист. «Мария-Глория» осталась одна — совсем одна в неоглядном океане.

«Спасите наши души!»

Старый шкипер обошел судно. Машинально взобрался к себе в ходовую рубку и с удивлением увидел чью-то спину у штурвала. Это был русский. Житков целый час стоял за рулем, не напоминая о себе шкиперу. Он дал ему время освоиться с положением, так как хорошо понимал состояние старика.

Теперь Житков сказал:

— Нужно держать вахту, сэр. Руль нельзя оставлять без надзора.

Шкипер молча кивнул.

— Придется перекрыть пар в машине, — продолжал Житков.

— Пар сядет сам. Топки почти загасли.

— Хотя бы в одном котле надо держать давление. Нам нужен пар для динамо и для рулевой машинки.

— Я об этом не подумал… — После некоторого колебания шкипер проговорил: — А нужно ли все это, а? Я остался тут только для того, чтобы не расставаться с моей «Марией». Нет никакой надежды на ее опасение.

— Если бы не было надежды, я не остался бы тут, — возразил Житков.

— Вы чертовски сильны и молоды. Завидую вам… Погодите-ка минутку. — Шкипер прошел к себе в каюту и вскоре вернулся, утирая губы тыльной стороной ладони. Он протянул Житкову стакан. — Это поможет нам держаться.

Житков отстранил его руку.

— Я выдержу и так.

Тогда шкипер выпил и этот стакан.

— Завидую молодости. С чего же начинать, а? Идти в кочегарку?

— Если не возражаете, я попросил бы вас постоять на руле, — сказал Житков старому шкиперу. — А я поднимусь в радиорубку. Нужно установить связь с «Пургой».

* * *

По мере того как Иван Никитич Балабуха отпивал чай, стакан доливался коньяком… Сначала четверть стакан, потом треть, половина… Когда в стакане оказался почти чистый коньяк, Иван Никитич, отхлебнув, удовлетворенно крякнул и сказал:

— Вот теперь чай, как чай!

Элли с улыбкой сказала:

— Мой отец делал так же…

— Значит, он был у тебя настоящий марсофлот.

— О, еще бы! — многозначительно произнесла Элли, хотя и не поняла этого мудреного слова. Но ей было достаточно того, что от этого слова пахло морем и флотом. Это-то она отлично поняла. Вообще же в речи Элли теперь все реже и реже встречались английские или норвежские слова — в тех лишь случаях, когда слишком долго было искать в памяти нужное русское.

— Вот послужишь с мое, помнет тебя море, и ты… — начал было Иван Никитич.

Элли от души расхохоталась.

— Буду пить коньяк вместо чая?

— Знавал я людей, которые от многого зарекались. А потом что от их зароков оставалось? Дым!.. Между прочим, говорю не о ком ином, как о твоем собственном Павле.

При упоминании о муже лицо Элли просветлело.

— О, Павел, наверно, исполнял все, что обещал, — с гордостью сказала она.

— Я его вот каким знал, — Иван Никитич показал рукою немного выше стола. — На «Керчи» познакомились, сколько годов назад и сказать невозможно. С тех пор мы с ним немало соли вместе съели. Недаром он и Найденов называли меня своим дядькой. Я их в люди выводил. Ну и, кажется, вывел, а? Только вот одного зарока Пашка все-таки не выполнил. Обещал не жениться.

— Вы на меня сердитесь? — спросила Элли.

— Ну, сердиться не сержусь, а все-таки… — Старик покрутил ус. — Беда моя — не умею говорить комплименты дамам.

В глазах Элли загорелся лукавый огонек.

— Я думала, вы давно перестали смотреть на меня, как на женщину.

Старик заправил в рот половину седого уса и пробормотал:

— Иногда я и впрямь забываю. Женщина — помощник на «Пурге»… — Он яростно куснул ус. — Противоестественно.

В дверь просунулась голова стармеха.

— Можно?

— Входи, входи, Лукич, — обрадовался Балабуха, как будто появление Гурия Лукича выручало его из трудного положения. Он достал из шкафчика второй стакан и подвинул его вместе с бутылкой стармеху: — Отмеривай.

— Уж ты по своему рецепту, Иван Никитич, — сказал стармех и скромно отвернулся. — О чем, бишь, хотел спросить? Да! Мне главную пожарную помпу перебрать нужно. Время есть?

Взгляд капитана по привычке обратился на барометр, висевший на переборке. Ртуть стояла низко. Балабуха осторожно щелкнул по трубке.

— Шибко падает, — проговорил он, и нельзя было понять — огорчает это его или радует. Впрочем, оба старика отлично знали, что теперь, во время войны, положение барометра не имеет решающего значения и на выход в море влияния почти не оказывает.

В те времена, когда единственным врагом кораблей в открытом море были стихии, всякое начинание на «Пурге» — от ремонта механизмов до отпуска команды — было связано с пристальным взглядом на барометр и разрешалось лишь в том случае, если столбик ртути имел тенденцию ползти вверх. Теперь все изменилось. Главной причиной бедствий кораблей стали не силы природы, а коварство врага. На смену ветрам и воде пришли торпеды и мины. Мертвых сезонов не было. Каждый день и каждый час можно было ждать призыва о спасении судна, подорванного подлодкой, наскочившего на мину заграждения или атакованного самолетом. Впрочем, справедливость требует сказать, что, несмотря на увеличившееся во много раз число аварий, призывы о помощи не только не участились по сравнению с мирным временем, но даже стали реже.