Читать книгу "Скорбь Гвиннеда - Кэтрин Куртц"

Бедняжка Ричелдис, которой придется вступить в брак с этим негодяем Айвером Мак-Иннисом. Но Джаван никому не выдал своих подозрений, хорошо понимая, чем рискует в таком случае.

Вот почему он промолчал и открыл рот, лишь чтобы вежливо поздравить Айвера Мак-Инниса с грядущим торжеством. Ему очень хотелось узнать, о чем беседовал с отцом Лиором архиепископ, когда все остальные разошлись для дневной трапезы. Он узнал об этом через неделю — когда регенты провернули самый крупный переворот в истории страны, если не считать того дня, когда они сместили Элистера Келлена с поста архиепископа. Регентами был учрежден новый религиозный орден, призванный заменить михайлинцев.

Глава XIII Горе им, творящим законы не праведные и насаждающим беззаконие.[14]

— Архиепископ Хьюберт говорит, это будет замечательный орден, — возбужденно сообщил Райс-Майкл брату на входе в собор, в это промозглое февральское утро. — Михайлинцы рядом с ними поблекнут. Погоди, ты еще узнаешь все подробности!

Джаван, в свою очередь, был бы рад понять, откуда эти подробности заранее стали известны его младшему брату, но не решился расспрашивать его и молча последовал за Райсом-Майклом и Алроем по центральному нефу церкви. Регенты с семьями толпились вокруг, с любопытством прислушиваясь к разговору братьев, за ними следовали полдюжины пажей, большинство из которых, Джаван знал, также хранили верность регентам, а не принцам, своим хозяевам.

Впрочем, чего-то подобного давно следовало ожидать. Эти алые с золотом пояса он видел и раньше, обладатели их попадались на глаза все чаще за последнее время, и они явно были в чести у архиепископа.

— Где же они собираются всех разместить? — шепотом спросил Алрой, когда они прошли на хоры, где было отведено место для короля и его братьев.

Окидывая взором толпу в соборе, Джаван мог лишь пробормотать:

— Хороший вопрос.

Это вызывало надежду, что вновь создаваемый орден окажется очень немногочисленным.

— По крайней мере, у нас лучшие места, — бодро отозвался Райс-Майкл, преклоняя колена рядом с Алроем и косясь на алтарь. — Церемония должна быть очень пышная. Но, похоже, будет тесновато.

В самом деле, по ряду причин праздник Сретения Господня — на который приходилось также торжество Очищения Святой Девы — мало подходил для создания нового религиозного учреждения. Во-первых, в этот день служба была гораздо длиннее, но должны были еще благословлять свечи на весь будущий год, а это очень изматывающий обряд, требующий много места и времени. Джаван сильно сомневался, что все это закончится хотя бы к полудню. За алтарем, в коробках и связках уже лежали сотни свечей, от высоких и изящных, для украшения алтаря, до самых простеньких, какие возжигали у образов молящиеся. Их медовый аромат наполнял всю церковь.

Мердок, Таммарон, их жены и дети восседали напротив принцев и не спускали с них глаз. Там же находился и Ран Хортнесский с молодой супругой, вернувшийся наконец из путешествия; с ними сидела также темноглазая девушка, кажется, его дочь от первого брака. Новоявленный граф Шиильский, казалось, был гораздо больше занят своей женой, нежели происходящим в соборе, но Джаван был уверен, что от его внимания мало что может ускользнуть. Да, с возвращением Рана все еще более усложнится…

В рядах королевских пажей, окружавших принцев, Джаван заметил юного Катана Драммонда; за ними разместился Манфред с семейством, и Микаэла Драммонд была в свите его жены леди Эстеллан.

Родителей же Катана и Микаэлы нигде не было видно. Похудевшая и печальная Ричелдис Мак-Лин, все еще в трауре, сидела, зажатая между будущей свекровью и своим нареченным: об их грядущей свадьбе официально было объявлено в прошлое воскресенье.

По ходу службы ничто не намекало на то, что сегодня должно состояться некое торжественное событие, однако Джаван ощущал присутствие большого числа людей в боковом приделе, за алтарем. Рассвет едва проник в окна собора, когда в свои владения вступил пышно разряженный архиепископ Хьюберт, в сопровождении епископа Эйлина Мак-Грегора и нескольких других священников, которых Джаван не знал в лицо. На Хьюберте была пурпурная риза, богато расшитая золотом. Мак-Грегор почти не уступал ему в богатстве облачения. Остановившись перед алтарем, архиепископ затянул начальную молитву.

— Dominus vobiscum.

— Et cum spiritu tuo, — отозвался хор.

— Oremus. Domine sancte. Pater omnipotentes, aeterne Deus, qui omnia ex nihilo creasti… Святый Боже, Отец Всемогущий, Господь вечный, все из ничего сотворивший, твоею волею стал этот воск… нижайше молим тебя… благослови эти свечи на службу людям… Сделай так, чтобы их свет разогнал тьму ночную, и пусть так же сердца наши горят огнем Духа Святого, очищенные от всякого греха…

Моления о благословении свечей были долгими и повторялись трижды. Джавану казалось, все это тянется уже целую вечность, но еще более он страшился того, что должно последовать дальше. Когда Хьюберт закончил молиться, он трижды обрызгал свечи святой водой, а хор затянул Asperges me. Потом архиепископ трижды воскурил свечи, и пронзительный аромат благовоний смешался с запахом меда, вызывая у Джавана неодолимое желание чихнуть.

Ненадолго воцарилось молчание: Хьюберт передал кадило и на время поменялся местами с Мак-Грегором, который взял в руки одну из больших освященных свечей. Ее, под пение хора, он поднес архиепископу, и тот зажег свечу с помощью кресала, поднесенного дьяконом, а затем принялся совершать поклоны алтарю.

После этого Хьюберт с Мак-Грегором принялись оделять свечами клир рангом пониже. Все священники поочередно преклоняли колена перед архиепископом и целовали свечи, а затем возжигали их от той, что в руках у Мак-Грегора.

Однако затем, вместо того чтобы удалиться торжественной процессией, священники выстроились за епископским троном. Он сел, похожий на статую в своем негнущемся облачении, и капеллан возложил ему на голову митру, сверкавшую в огнях мириадами самоцветов.

Вперед выступил распорядитель церемоний, в ризе попроще; в руках он держал свиток, на котором болталось с полдюжины восковых печатей на разноцветных шнурах. За ним на хоры потянулись из бокового придела одетые в черное монахи. Их возглавлял высокий сухопарый человек лет пятидесяти, шествовавший босиком, и также весь в черном. Он распростерся у ног Хьюберта, а вся братия опустилась за ним на колени. Джавану лицо этого мужчины показалось смутно знакомым, но он никак не мог вспомнить точно, где его видел, зато отца Лиора и Бартона среди прочих опознал безошибочно.

По-прежнему стоя на коленях, монахи слушали, как церемониймейстер начал читать свою грамоту:

— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, Amen. Salutem in Domine, omnes gentes…

Начало было совершенно невинным, со всеми положенными латинскими словами, которые открывали любой официальный документ, однако вскоре тон изменился.