Читать книгу "Ледяная дева [= Сказочник ] - Наталия Орбенина"

— Ну, здравствуй! — произнес Толкушин, переминаясь с ноги на ногу. Он не решился обнять Ангелину Петровну, которая при его виде вся сжалась в комок.

— Здравствуй, Тимофей! — тихо ответила жена.

Она отвела глаза, так ей больно было смотреть на него. Он постарел и обрюзг, борода стала совсем седая. Пышный чуб поредел и повис. Толкушин сильно похудел, и на лице его проступили горькие старческие морщины, а складки вокруг рта стали глубокие, как рвы.

— Что, хорош? Противно тебе на меня смотреть? — Он уже готов был снова кричать на жену. Но она только кротко произнесла:

— Поедем поскорее домой, а то вон уже люди собираются на нас глазеть! Поедем, Тимоша! Там нас радость ждет.

— Какая такая радость? — с недоверием пробурчал Толкушин, подсаживая жену в экипаж.

— Гришенька вернулся! Сынок наш опять с нами!

— Вот как! — этой новости Тимофей Григорьевич и впрямь искренне обрадовался.

Кучер с поклоном приветствовал хозяина:

— С возвращеньицем, барин! Рады-с! Слава тебе, господи!

Лошади тронулись. От толчка супруги невольно соприкоснулись локтями и тотчас же отпрянули друг от друга.

«Брезгует», — подумал Тимофей.

«Ненавидит», — пронеслось в голове у Ангелины.

Когда, наконец, Тимофей Григорьевич оказался на пороге собственного дома, когда вокруг забегала и захлопотала прислуга и перед ним вырос худой и бледный Гриша, тут он не выдержал и быстро смахнул слезу.

— Сын! — Он обнял его и долго не отпускал.

В голове Толкушина моментально всплыли картины их прошлого, счастливого и безоблачного. Маленький шаловливый Гриша в своей кроватке, жена с неизменной ангельской улыбкой. Кроткая и милая с белыми кудрями из-под ночного чепца. Мамаша с клюкой сердито стучит на него, что опять загулял.

У Тимофея заскребло на сердце. Его семья снова с ним, и он снова здесь, в этом доме, а не там! И тотчас же иное видение. Растерзанное ножом тело Беллы, кровь, кровь везде по спальне, на постели. На ковре и даже на лепестках роскошного букета бледно-зеленых орхидей, стоящих около постели. Ваза с букетом опрокинулась, один цветок был раздавлен. На нежных изысканных лепестках и золотистом банте букета безобразными бурыми пятнами расползлись капли крови Беллы.

Глава 31

Директор гимназии пил чай вместе со своей племянницей Гликерией. Девушка тревожно заглядывала в глаза дяде. Тот был хмур как никогда.

— Дядюшка, отчего вы не веселы нынче? Неужто инспектор едет по вашу душу?

— Иногда случаются вещи похуже визита инспектора, — последовал угрюмый ответ, — когда речь идет о заведении для воспитания юных девиц, то моральный облик преподавателей заведения должен быть безупречен. А тут такое! — Директор с досадой отодвинул чашку с чаем.

— Батюшки! Да не томите же! — Гликерия вся изъерзалась на стуле.

— Горшечникова жена бросила. Подруга ваша любимая, Софья Алексеевна, бежала, голубка, с любовником, прямо из собственного дома! — выпалил дядя, не в силах носить в себе этот ужасный секрет, который уже грязным пятном расползался по городу.

— Софья! Не может быть! — взвизгнула Гликерия, и чашка упала на стол. По скатерти разлилось коричневое пятно. — Откуда вам знать, когда, с кем? — воскликнула она изумленно.

— Откуда, откуда! От верблюда! — огрызнулся дядя. — Нынче спозаранок прибежал сам не свой Мелентий, как безумный. На уроки не пошел, больным от расстройства сделался. А с кем? Я так полагаю, уж не с тем ли таинственным господином, у которого они с подругой своей Толкушиной проживали летом.

— Бедный, бедный Мелентий! — запричитала Гликерия. — Какой для него удар! Какой позор! — От расстройства девушка не заметила, что поставила локоть прямо на пятно.

— Полно стенать! — директор сердито пристукнул ложечкой по столу. — Подумай своей головой, если жена бежит от мужа через три месяца после свадьбы, то каков этот муж? А ведь ты сама на него заглядывалась, куры строила. Вот, господь отвел!

— Ах, дядя! Ну что вы такое говорите! Бедный, бедный Мелентий! — И она поднялась из-за стола.

— Ты куда собралась-то? Неужто утешать побежишь? — Девушка остановилась. — Погоди, пока нельзя. Надо посмотреть, что иные солидные люди скажут. Одно дело, если жалеть будут и сочувствовать. Другое, если смеяться начнут. Вот тогда и над тобой заодно посмеются, так что охолони. Посиди-ка дома! Вот, скатерть испортила. А жена-покойница, тетка твоя, к чему тебя приучала? К чистоте, к порядку! — сердито заворчал директор. — Нет, не отойдет пятно, не отойдет! Пропала скатерть!

Но Гликерия понимала, что вовсе не испорченная скатерть удручает дядюшку, а подпорченная репутация учебного заведения, которое он возглавлял уже много лет.

Горшечников и впрямь заболел. На новой съемной квартире, куда он поспешно перебрался, он сидел взаперти, как зверь в клетке. И куда пойдешь, если люди на улице разве что только пальцем не показывают на него. Смеются в спину, а некоторые так прямо в глаза. Убежала, стало быть, ваша драгоценная жена? От хороших мужей жены-то не бегут! Ходил, ходил, выхаживал, поди, лет десять, женился, и вот — результат! Это ли не посмешище всему городу!

А что еще обидней, так это то, что и близкие друзья носа не кажут. Стыдно им небось с таким идиотом знаться! Как бы из гимназии не выставили вон, вот будет делов-то! Что же тогда делать-то? Неужто стреляться?

О!!!

От подобных мыслей у Горшечникова слезы катились градом. Но слезы слезами, а жить то как-то дальше надобно. Из гимназии от директора прислали сердитую записку. Пришлось выходить на уроки. Бедный Мелентий, когда явился в первый день в класс, то чуть не провалился сквозь землю от испепеляющих и любопытствующих взглядов коллег и учениц. Он желал бы стать невидимым, плоским, прозрачным, только бы его не рассматривали и не обсуждали.

Однако время шло, и постепенно жалкий образ брошенного мужа перестал волновать окружающих. Мелентий вздохнул с облегчением и принялся думать, как ему жить дальше. Для начала надо решить — страдать или не страдать? Полагать, что это и к лучшему, или лелеять свою обиду и баюкать нерастраченное чувство. Чувство? Какое чувство? Он и сам не мог объяснить, что он испытывал к беглянке. Страстной любви между ними никогда не было. Он долго ухаживал за ней. Мечтал, придумывал, а на самом-то деле между ними не было и искры подлинных чувств. Так, приятельство, приязнь. Но все же как обидно, как обидно! Как все пошло, некрасиво! Вот если бы она ему призналась, что любит другого, то он тогда… что тогда? Да бог его знает, что тогда делать! Опять, что ли, стреляться с разлучником? Экая глупость!

А теперь что прикажете делать? Ни муж, ни жених. Если жены теперь нет, как жениться снова? Ведь надобен развод. А ведь это опять полосканье грязного белья на людях. И кто же его после этого на порог пустит, где приличные девушки живут. Вернее, одна приличная девушка. Директор теперь на него волком смотрит. Опозорили они с Софьей учреждение. И директора тоже опозорили, ведь он был приглашен посаженым отцом. Гликерия его теперь стороной обходит. Что ж, может, тогда и впрямь искать мимолетного утешения там, где законные узы Гименея совсем не требуются?