Читать книгу "Обман - Валерио Эванджелисти"

— К неудовольствию адептов оккультной философии, все обстоит совсем не так. Когда Генрих Второй задумает снова пойти войной на императора, все решать будет он. Он и обстоятельства. Когда мой патрон Козимо Медичи решит держать нейтралитет, он сделает это из соображений выгоды. Ни один зачинщик в любую эпоху не позволит песчинке всколыхнуться, если эта песчинка встанет ему поперек дороги. А это означает, что все их воображаемые силы…

Пьетро Джелидо не закончил фразы. Пущенный кем-то шарик из хлебного мякиша, прежде чем упасть на пол, отскочил от плеча Катерины. Монах обернулся в сторону, откуда был сделан бросок, и его помутившийся от гнева взгляд встретился со взглядом изрядно пьяного молодого горожанина.

Уставившись на монаха слегка косящими глазами, тот пробормотал:

— Простите, брат. У дамы, что находится с вами, такой широкий балкон, что я подумал, не кинуть ли туда хлебушка воробьям.

Рабле сурово взял его за руку.

— Ты что, Оноре? Стыдись! Дамам за корсаж положено запускать руки, а не кидать корки!

Юноша был слишком пьян, чтобы его услышать. Свободной рукой он бросил корку хлеба. На этот раз она попала как раз в складку между грудей герцогини и там застряла.

Катерина, которую это ничуть не обидело, увидела, что Пьетро Джелидо переменился в лице и вспыхнул. Это доставило ей огромное удовольствие, которое тут же померкло: монах вскочил на ноги, выхватил из-под сутаны короткую тонкую шпагу и нацелил ее в наглеца.

— Вооружайтесь, мессер, иначе я перережу вам горло, как разбойнику!

Со всех концов зала послышались восклицания и грохот отодвигаемых скамеек. Люди не столько испугались, сколько очень удивились. Штатским лицам запрещаюсь носить оружие в городе, но вооруженный монах — это было уж совсем немыслимо.

Горожанин, бледный как смерть, тоже вскочил и проворчат несколько слов, которых никто не понял. Рабле поднялся со скамьи и подошел к Пьетро Джелидо. Пристально глядя на монаха, он не спеша отвел шпагу в сторону.

— Прошу прощения, синьор, — сказал он спокойно, — и прежде всего прошу прощения у ваших дам. Мой приятель очень пьян, но, когда он в здравом уме, он вполне уважаемый человек. Его имя Оноре дю Шастель, он регент медицинского факультета в Монпелье. Что до меня, то меня зовут Франсуа Рабле, и я, как и вы, служитель церкви.

С минуту поколебавшись, Джелидо спрятал шпагу в ножны.

— Церковь и вправду низко пала, если ее служители и люди науки позволяют себе такую распущенность, — пробормотал он.

Рабле улыбнулся и подмигнул.

— Хотите дружеский совет? — сказал он тихо — Держите при себе подобные фразы. Здесь мы не в Женеве и не в Майнце. Вооруженные монахи вызывают подозрение. — И быстро добавил: — Но это не умаляет вашей правоты.

Последняя фраза, казалось, смирила гнев Пьетро Джелидо. Он расправил сутану, порылся в кошельке и бросил на стол несколько мнет. Потом обернулся к Джулии и Катерине:

— Пойдемте отсюда.

Не обращая внимания на реплики присутствующих, они прошли через зал. Когда они вышли, Катерина тронула его за руку.

— Почему вы это сделали? — спросила она с тревогой, — Это было чистое безумие!

— Потому что я люблю вас, — резко бросил Джелидо.

АСТРОНОМ ИЗ САЛОНА

Крик удивления вырвался у толпы, собравшейся перед собором Сен Лоран. Уже больше часа люди вглядывались в переулки, ведущие к новой городской стене и в предместья за стеной. Долгожданное зрелище всех, однако, разочаровало. Человек пятьдесят туземцев тупиамбас в ярких легких рубашках и изодранных плащах на тощих плечах, прихрамывая, нестройными рядами плелись по улице. На их смуглых лицах читалось страдание, отекшие ноги кровоточили.

Они шли из Руана, где в начале октября прошлого 1550 года должны были изображать на празднестве по случаю въезда в город короля Генриха Второго свирепую битву двух племен. А после представления им пришлось пять месяцев тащиться через всю Францию, невзирая на зимние холода. Их хозяева-торговцы надеялись таким образом привлечь внимание населения к Вест-Индии, и особенно к Бразилии, которую только-только начали завоевывать. Неважно, что холода повыбили каждого десятого из отряда полуголых рабов. Но и оставшихся в живых вполне хватало для демонстрации того, какими человеческими ресурсами для вывоза может обладать новый континент, если монархия финансирует создание достойного флота.

— Странные существа, — заметил барон де ла Гард, водружая на голову шляпу с пером, чтобы укрыться от ледяного ветра, дувшего вдоль улиц, — Кто знает, есть ли у них душа.

— Может, это установит Тридентский собор, — рассеянно ответил Мишель, которого раздражала толпа, — Говорят, он продолжится, несмотря на войну.

— Да, Юлий Третий решил продолжить заседания. Но, полагаю, не в Болонье. Последние новости из Италии гласят, что Парма и Пьяченца, отстоящие на несколько миль от Болоньи, уже взяты французами. Оттавио Фарнезе снова владеет герцогством, которое у него отнял Папа.

— Победа вашего друга, кардинала Алессандро.

Пулен де ла Гард пожал плечами.

— Да, в некотором смысле. Однако эта итальянская авантюра… — Он осекся. — А вот и тот, кого мы ждали. Вон он, внизу, недалеко от церкви.

Он указал на здоровяка, одетого в желтый с золотом костюм, который пробирался сквозь толпу возле портала. Он тоже их заметил и направился в их сторону. Несколько секунд спустя, когда толпа устремилась с площади вслед отряду дикарей, они встретились.

— Черт побери, как холодно! — проворчал здоровяк. — Я думал, в Провансе зимы помягче.

— Этот год особенный, — ответил Пулен. — Господин Боном, позвольте представить вам Мишеля де Нотрдама, выпускника университета в Монпелье.

Здоровяк поклонился.

— Весьма польщен. Масе Боном, типограф из Лиона. Пойдем поговорим в церкви?

Мишель выгнул бровь.

— Разве вам неизвестно, что теперь это невозможно? С января парламент запретил обсуждение дел в церквях.

Боном свернул губы трубочкой.

— В самом деле? Что за глупости? Они что, хотят, чтобы больше никто не ходил к мессе?

— Очередная уступка гугенотам, — с горькой улыбкой ответил Пулен, — Церковь соревнуется в строгости с гугенотами и лютеранами, чтобы сомкнуть ряды, но это пустая трата времени. Рано или поздно придется свести счеты с этими канальями с помощью шпаги.

Мишелю претило упоминание о религиозных конфликтах, которые начинали раздирать Францию. Слишком часто в его мозгу всплывали кровавые видения. Он быстро сказал:

— Мой дом недалеко, в квартале Ферейру. Там и можно все спокойно обсудить.

Все трое отправились туда, но спокойствие оказалось относительным. В городе продолжалось строительство новой городской стены, и грохот стоял оглушительный. Квартал, где жил Мишель, населяли в основном буржуа, и дома были солидные, с украшениями. Нищие и плебс селились в других районах.