Читать книгу "Ф.М. Том 2 - Борис Акунин"

И уселся чуть поодаль, таким манером, чтобы оказатьсянедалеко от упавшего на пол револьвера. Расстояние было — шага два. Ближенельзя, бросилось бы в глаза.

— Позволительно ли мне будет поинтересоваться, что вынамерены делать далее? — спросил надворный советник, думая сейчас только отом, чтобы потянуть время.

— С вами? — Свидригайлов удивился, словно этотвопрос еще не приходил ему в голову. — Право, не знаю. Я и на свой счетпока в сомнении. То есть, имею намерение отправиться в путешествие, но пока ещене вполне решил касательно деталей… Давайте покамест потолкуем. Давно не имелвозможности хорошо поговорить, да с умным человеком. Давайте руку зашибленнуюперетяну, чтоб не беспокоила.

Он вынул платок и очень ловко, почти не причинив ПорфириюПетровичу страданий, перетянул кисть.

Еще и головой покачал:

— Кости переломаны. Через час-другой заболит сильно.Это у меня в набалдашник свинец залит. В деревне еще сделал, руку укреплять. Недумал, что для другого сгодится. — Аркадий Иванович помочил водою изграфина салфетку и протер запачканного сфинкса. — Таинственный зверь.Человекам загадки загадывает, а не ответишь — изволь отправляться в царствоАида.

Он развязал на себе галстух и соорудил подобие перевязи, накоторой заботливо расположил руку пристава.

— Вот так. А теперь мы с вами хорошо и неспешнопоговорим, ночь еще длинная. Потому что как же умным людям по душам непоговорить, хоть бы и среди этакого бедлама? — кивнул он на два мертвыхтела. — И даже особенно среди бедлама. Вся Россия в этом.

— Вы находите? — повернулся к нему ПорфирийПетрович, всем видом изображая заинтересованность, а на самом деле выгадываяеще пару вершков расстояния до своего «франкотта».

Заболтать бы этого любителя «хороших разговоров», подумалон, да как-нибудь исхитриться — тут мало револьвер подхватить, надо еще успетьк стенке отскочить, пока он своим сфинксом не размахнулся.

— Я ведь, признаться, совсем не вас тутподстерегал-с, — начал он забалтывать.

— А кого?

— Студента Раскольникова, Родиона Романовича.

Этим объявлением Свидригайлов ужас как заинтересовался.

— Раскольникова? Но, помилуйте, почему?

— Да вот, изволите ли видеть… — Порфирий Петровичсконфуженно улыбнулся. — Вообразилось мне, что это не обычные какие-нибудьубийства, не с корысти и не из мести, а… Как бы это выразить? Преступлениенового типа, в согласии с общим кризисом религии и веяниями эпохи-с.Померещилось мне сдуру, что тут непременно какая-нибудь теория должна быть. И,на грех, Родион Романыч подвернулся. У него как раз теорийка одна имеется, прелюбопытная.Насчет человечества. Мол, всяких обыкновенных, никчемных людишек убивать вполнедозволительно, если, конечно, для пользы дела и если сам убийца — человекнеобыкновенный. Это одно-с. А другое — студент во все время расследования, какнарочно, под ногами у меня путался. То с одной стороны высунется, то с другой.А про вас я и не думал вовсе…

Кажется, получалось. Помещик слушал с огромным интересом, асвою жуткую трость уставил в пол и уперся в сфинкса подбородком. Ну и глаза,подумал Порфирий Петрович. Он, Аркадий Иванович этот, самый настоящий сфинкс иесть: загадывает загадку, и попробуй не отгадай.

— Ну что же вы, — усмехнулся Свидригайлов, —умный человек, и по всему видно, опытный, должны бы в душах лучше читать. Какойиз Родион Романовича убийца? Убийство — дело серьезное, а у него фантазии одни.Главное же, сердце у него жалостливое, не то что у меня. Думаете, легкочеловека, даже самого прескверного, топором или вот этим вот сфинксом потемечку? В голове ведь душа обретается. Не здесь, как фигурально выражаютпоэты, — он коснулся груди, — а вот тут-с, под костьми черепа. Развенет?

Порфирий Петрович, будучи человеком практическогоумонастроения, вопрос о месторасположении души считал схоластическим, а потомуот суждения воздержался.

— Нет, — продолжал Аркадий Иванович. — Дляубийства нужен человек грубый, человек действия, арифметический человек. Такчто с Родионом Романовичем вы обмишурились. Зато про теорию угадали верно. Естьу меня одна теорийка, собственного изобретения. Обогатить ею человечество нетщусь, да и опасно, а для себя одобрил и с успехом применил.

Надворному советнику уже стало ясно, что нужно незабалтывать собеседника, а всего лишь не мешать ему говорить — так для планавыйдет лучше. Помещик, видно, и в самом деле давно ни с кем откровенно неразговаривал, потому что слова лились из его уст неостановимым потоком.

— Ведь я, милостивый государь, кто? Животное, и притомзлое животное. Это благородный лев сражает жертву одним ударом, наповал, иединственно лишь ради утоления голода. Я же всегда был подобен коту, которомунад мышкой еще поизмываться надо. Всегда во мне это было, сладострастие пополамс жестокостию. Но было и иное… нечто. Если б того, иного, не было, то янисколько и не чувствовал бы себя злым животным, верно?

Странные огоньки вспыхнули при этих словах в неподвижныхглазах Свидригайлова, и Порфирий Петрович мысленно поежился: э, голубчик, датебе, пожалуй, не в каторге место, а в скорбном доме, в отделении для буйных.

— Произошло в моей жизни кое-что, не столь давно. Вамни к чему знать. Скажу лишь, что встретил я одну необыкновенную девушку… Нет,неважно. — Аркадий Иванович тряхнул рукой, будто отгоняя какое-товидение. — Вы только не вообразите себе, будто я через это событие, как пишутлитераторы, переродился к новой жизни. Нисколько! Жену свою, Марфу Петровну, яуж после того отравил… Что глазами хлопаете? Удивляетесь признанию? Да что мнескрытничать, если я на ваших глазах только что двоих укокошил?

И если ты меня вскоре вслед за ними отправишь, добавил просебя пристав, еще чуть-чуть съехав телом в нужном направлении. Оставалосьпереместиться совсем немного, а там лишь улучить удобное мгновение — когдаболтливый убийца зажмурится или хоть взгляд отведет.

Пока, однако, глаза Свидригайлова, хоть и затуманенныевоспоминанием, были всё устремлены прямо на Порфирия Петровича.

— Но к тому времени, когда я Марфе Петровне в еелюбимую наливку итальянских капель подлил, у меня уж созрела моя теорийка. Поднее и кредитец взял.

— Кредитец?

— Да. Теория моя, видите ли, состоит в том, что я себя,злобное животное, перед отъездом в Новый Свет, должен в нуль вывести. Чтоб ввояж отправиться чистым, как младенец. Так сказать, новорожденным человеком.

— Что-то я перестал вас понимать, — нахмурилсяпристав, в самом деле запутываясь в свидригайловских аллегориях. — Как это«вывести в нуль»?