Читать книгу "Двенадцать, или Воспитание женщины в условиях, непригодных для жизни - Ирэн Роздобудько"

К счастью, дверь осталась чуть приоткрытой. Щель была размером в два-три пальца. Хелена снова прижалась к стене, пытаясь превратиться в ухо. В огромное ухо. Собственно, то УХО, которым она и была в последнее время…

* * *

То, что произошло дальше, показалось Хелене сном…

— Приветствую вас, уважаемые. Садитесь… Устраивайтесь поудобнее.

Хелена узнала голос того, кого назвала Технологом. Из-за двери послышался характерный шорох.

— Итак, сегодня мы поделимся последними впечатлениями. Собственно, я еще не вполне уверен, но, думаю, мы на правильном пути.

— В чем, позвольте спросить, вы не уверены? — слышит Хелена голос Жанны. — Помню, вы так же сомневались в отношении меня.

— Было дело, — подтверждает Технолог, — но вы вернулись оттуда. А она продолжает жить там. И, похоже, ей это нравится.

— Не согласен. Категорически не согласен!

У Хелены колотится сердце, ведь это голос ее последнего собеседника — того, кто привиделся ей в пустой комнате и которого она назвала «Веронезе».

— Она — наша, — говорит Веронезе. — Она — наша, хотя и боится признаться в этом даже себе.

— Не забывайте, что мы должны быть осторожными, — предупреждает Технолог. — Любое вмешательство внешних сил может все испортить. Как считают остальные присутствующие?

Зависает пауза.

— Я согласна. Она — наша, — голос принадлежит Сомнамбуле.

— Наша… — эхом отзывается Русалочка.

— Не знаю. (Этого мужчину Хелена назвала Наследником).

— Не знаю… — голос Галеристки.

— Наша! — бархатный баритон Олигарха.

— Она такая милая! — подхватывает Тувеянсон.

— Я не знаю. — Это произносит Странник. — Слишком мало времени, чтобы определить…

— Итак, — продолжает Технолог, — шесть против двух, двое — воздержались.

Кто-то аплодирует. Хелена уверена, что это — Тувеянсон.

— Но как знать наверняка, что пробуждение состоялось? — спрашивает Сомнамбула.

Технолог прокашливается, настраиваясь на долгую речь.

— Обращение, — говорит он, — прошу заметить: обращение! С психологической точки зрения, пробуждение души — это и есть обращение. Мы все знаем, что это такое, но не каждый из нас может выразить то, что он или она чувствовали во время этих метаморфоз. Итак, пробуждение души на первой стадии характеризуется утратой душевного равновесия. Со временем происходит переход сознания с низкого уровня на более высокий и, как награда за все душевные муки, — трансцендирование.

— Вы говорите, как безумный! — прерывает его Веронезе. — Вредная привычка — прикидываться.

— Я говорю то, что знаю, — строго произносит Технолог, — но если вы хотите попроще, могу объяснить. Это, кстати, касается вас всех — не зря же мы сейчас вместе. Итак, человек, а точнее, его личность, рождается и вращается в кругу узкого собственного мира. На протяжении всей жизни мы существуем в нем и руководствуемся несколькими инстинктами — теми, что унаследовали от своих предков. Их названия вы знаете — есть, пить, защищаться, продолжать род… Инстинкт есть инстинкт. Большинство из нас живет так, будто является центром вселенной. Это — счастливчики, они живут, как трава. Но есть другие. Те, кто в результате какого-то события выходит за рамки индивидуального сознания и присоединяется к всемирному разуму. Из маленького узкого круга они внезапно попадают в бескрайний мир бытия. И эта бескрайность поглощает их скудное индивидуальное существование! Практически незаметно для себя человек проскальзывает из старой вселенной в новую. Такое случилось с каждым из нас. Теперь вы понимаете, почему мы вместе? Нас не так уж много, и мы должны беречь друг друга. И… и жалеть тех, кто…

— Кто живет, как трава… — подсказывает Тувеянсон.

— Да, — подхватывает Веронезе, — это то же самое, что стоять рядом с огромным полотном работы Микеланджело или Леонардо, и видеть только цветные пятна и борозды от волосков кисти, и не знать, что представляет собой вся картина.

— Да. Есть, спать и продолжать род — этого не достаточно, чтобы иметь право называться человеком. Видеть мир в целом — вот главный результат обращения.

— И вы считаете, что она может быть с нами? — подает голос Галеристка. Хелена представляет себе ее утонченный аристократический профиль и немного отстраненный взгляд иронически прищуренных глаз.

— Конечно, да, — говорит Технолог, — у нее сильная воля, отличная интуиция и насыщенная эмоциональная жизнь. Это — три условия для человека, способного ощутить обращение. В конце концов… в конце концов, мы все говорили с ней. Ни один не отказался. И, прошу заметить, она не задавала глупых вопросов!

— В конце концов… — эхом подхватывает Олигарх, — признайтесь откровенно: мы все — ее поклонники.

— Это правда, — отзывается Галеристка.

— Да, — говорит Странник.

— Согласен, — тихо произносит Наследник.

— Итак, — заключает Технолог, — десять из десяти! Она — наша.

Слышно, как кто-то (конечно же — Тувеянсон!) хлопает в ладоши.

— Но нужно, чтобы она об этом узнала! — говорит Русалочка.

— Она уже знает, — говорит Технолог. — Она придет к нам сама… Она заберет нас отсюда…

* * *

Хелена отстраняется от стены, она настолько срослась с ней за эти полчаса или час, что ей кажется, будто она едва отлипает от нее, сопротивляясь, барахтаясь под давлением влажной ночной темноты. Она подносит к глазам руку с часами — половина двенадцатого. Минут через десять-пятнадцать по трассе мимо больницы проедет последняя маршрутка. Значит, нужно идти. Обдумывать все это — позже.

Она тихо направляется к лестнице. На сегодня с нее хватит, решает она. Но теперь она уверена, что рядом существует жизнь. Даже здесь. Хотя почему «даже»? Именно здесь, где рушатся надежды.

Спустившись на первый этаж, она будит санитара, и тот, недовольно сопя и зевая, долго звенит ключами, отпирая дверь.

Хелена быстро идет по темной сиреневой аллее. Голова ее раскалывается, ноги дрожат. Она едва успевает добежать до полупустой маршрутки, и водитель настороженно поглядывает на нее в зеркало, висящее над его головой, — кто его знает, что за люди садятся на этой остановке…

Дома она перерывает книги — просто вытряхивает их на пол из ящиков, которые так и не удосужилась разобрать за целый год. Их так много! Наконец она находит первое издание своего «Амулета Паскаля», написанного по-английски — без сокращений и пояснений, которые были внесены потом при переводе по настоятельным советам издателя и редактора. У нее никогда не было времени и привычки перечитывать написанное, а тем более — изданное и вытесненное новыми сюжетами. Но она все помнит и поэтому, почти с отвращением пролистав страницы с диалогами и сюжетной коллизией, наталкивается на «проходные абзацы» — те, что были написаны «для себя»: