Читать книгу "Толмач - Родриго Кортес"

С этого дня Курбана приводили на допрос один раз в неделю. Допрашивал, а точнее, выполнял ритуал допроса сам начальник полиции. Он раскладывал перед собой листки оставленного Кан Ся вопросника и – пункт за пунктом – произносил все, что хотел знать давно уже уехавший имперский агент. И каждый раз Курбан молча выслушивал все, о чем его спрашивали, ни словом, ни даже вздохом не показывая, что ему хоть что-нибудь известно. И тогда его снова отправляли в камеру – на семь долгих дней.

Понятно, что Курбан первым делом присмотрелся, можно ли отсюда бежать, однако вскоре убедился: охрана служит как полагается, а старые каменные наверное, еще в эпоху династии Мин построенные, стены крепки и надежны. Да и сама эта маленькая, четыре на четыре шага, камера была упрятана глубоко под землю – ни окон, ни даже посторонних звуков.

Пожалуй, только выработанная годами самоизоляции привычка к тишине и спасла шамана от сумасшествия, но даже ему день за днем и неделя за неделей становилось все тяжелее. К нему постоянно приходила измученная жаждой Мечит, а затем наступило время, когда сморщенное обезьянье лицо призванной изменить ход истории богини замерло под потолком камеры да так и осталось там висеть – круглые сутки напролет.

Это было странно и даже как-то дико: некогда капризная и сумасбродная богиня день ото дня становилась все тише и тише, а ее глубокие черные глаза гасли и затягивались тоскливой поволокой неизбывного голода.

Но более всего Курбана удивляло даже не угасание Мечит; шаман никак не мог понять, почему великий Эрлик-хан все это терпит. И на шестьдесят четвертую неделю, наконец-то осознав, что Владыка Преисподней либо забыл о них, либо отказался от возмездия, Курбан решил пойти на контакт с полицией.

– Я могу рассказать о русских, ваше превосходительство, – прямо заявил он, – что вы хотите знать?

Начальник полицейского участка вздрогнул, удивленно распахнул глаза и начал судорожно копаться в вопроснике.

– Экспедиция производила разведывательные действия на территории Поднебесной?

– Я вас почти не понимаю, ваше превосходительство, – покачал головой Курбан, – не надо говорить со мной на языке ученых.

Полицейский достал из кармана платок и вытер мокрый от выступившего пота лоб.

– Русские были возле города Гирина? Подходили к арсеналам? К оружейным заводам и складам?

– Русские пытались туда пройти, – кивнул Курбан, – но им помешали хунгузы. Едва не перестреляли…

Полицейский едва сдержал улыбку радости и ткнул пальцем в следующий вопрос. Затем караульный принес чаю и лепешек, затем еще чаю, а спустя четыре часа напряженного даже не допроса – почти дружеского расспроса – вызвал караул и показал в сторону Курбана.

– Усиленное питание и камеру на втором этаже с окном на южную сторону.

– У нас же там нет одиночных… – оторопело моргнул старший караула.

– Нет-нет, не надо одиночную, – сделал обороняющий жест рукой начальник. – В общую, как всех.

* * *

Едва Курбана завели в новую камеру, как стало ясно: вечное одиночество кончилось. На каменном полу вповалку, подложив под себя у кого что нашлось, лежали человек двадцать. Он быстро пробежал глазами по лицам: несколько человек – заядлые курильщики опиума с явно прописанными в морщинах биографиями падения, трое с глазами отчаянных хунгузов, пара крестьян, остальные – ворье.

А потом дверь захлопнулась, и четыре часа подряд просидевший за чаем Курбан осмотрелся в поисках отхожего места, нашел и, развязав на просторных штанах засаленный шнурок, присел над просверленной в каменной плите дырой. И вот тогда в глазах одного из только что обретенных Курбаном сокамерников – рыжего, как огонь, – мелькнул наполненный изумлением интерес.

– Эй! Братья! Вы посмотрите, кого нам прислали!

Народ заворочался и начал подымать головы.

– Клянусь небом, это – баба! – взвизгнул рыжий уголовник. – Вон! Смотрите!

Курбан побледнел. Привыкнув за год одиночки к абсолютной независимости, он и забыл о чужих глазах. А тем временем арестанты уже поднимались со своих мест…

– Где? Кто? Откуда?

– Хо-хо! – счастливо оскалился заросший бородой до глаз здоровенный хунгуз, – это мне ко дню рождения начальник тюрьмы подарок прислал!

– Не, Борода, она моя! Я ее первым увидел! – возразил ему рыжий. – А ну-ка, приведите ее ко мне!

Курбан стиснул зубы, неторопливо поднялся и так же неторопливо принялся завязывать шнурок.

– Ты, сестренка, не торопись, – смешливо присвистнул кто-то, – ты теперь эти штаны не скоро завяжешь!

Камера отозвалась дружным гоготом, а те, что оказались поближе, уже начали подступать ближе. Причем было их так много, что Курбан даже растерялся.

– А ну, показывай, что там у тебя…

– Не… ребята, это мужик…

– А может, евнух? – смешливо предположил рыжий. – А что? Тоже неплохо. Я еще никогда евнухов не покрывал… Смотрите, братья, у него и бороды совсем нет!

«Великий Эрлик! – взмолился Курбан. – Сделай что-нибудь!» Прислушался, но владыка ада не отзывался.

А тем временем они подходили все ближе.

«Мечит! – почти закричал он. – Разве я тебе не угождал?!» И тут же признал, что Мечит слишком ослабла, чтобы сразу же прийти на помощь.

– Гляньте, братья, как она губами шевелит! – загоготал бородач и, решительно растолкав остальных, рванулся вперед. – Что, крошка, облизать меня хочешь?!

«Ба-абу-ушка-а-а!»

А потом они дружно кинулись на Курбана, но он уже знал, что спасен, – бабушка отозвалась мгновенно.

* * *

Она вообще всегда чувствовала и понимала его даже лучше, чем он сам себя чувствовал и понимал. Задолго до болезни она уже знала, чем он захворает и надолго ли отойдет от обучения. А уж все его маленькие тайны всегда были перед ней как на ладони. Собственно, только поэтому она и настояла на полном посвящении Курбана в жрецы Великой Матери. Курбан помнил это особенное утро до мельчайших деталей.

– Милый, – ласково произнесла бабушка на тангутском, – этот стручок перца никогда не оставит тебя в покое. Вспомни хоть русского попа, хоть китайских монахов… ты же видел их всех!

Курбан действительно видел их всех – в самых разных обличьях. Не проходило и дня, чтобы русский поп не задирал подола своей попадье – даже в пост! А уж монахи… Единственное, что заставляло их забыть о громких требованиях своих стручков, так это кунг-фу – и то на время. А потом наступала ночь, и двери келий начинали отчаянно скрипеть, а в коридоре раздавался игривый смех и дробный топот множества ног. Даже седой, морщинистый, как Мечит, Учитель нет-нет да и приглашал ученика помоложе на свою красивую, как говорили, доставшуюся ему от самого Будды, циновку.