Читать книгу "Сильвин из Сильфона - Дмитрий Стародубцев"

Мистификатор. Вот видишь! Однако мы отвлеклись. Насколько я понимаю, ты уже в курсе задуманного. Я имею в виду то, что произойдет завтра утром…

Сильвин. Завтра утром? Да, я все знаю. Мэр будет убит.

Мистификатор. И какое твое к этому отношение?

Сильвин. Я уже сказал — не мне вмешиваться в схватку титанов. Вы — мой хозяин, вы мне платите, поите и кормите, если вы так решили — значит, это правильно.

Мистификатор. А угрызения совести?

Сильвин. Вы же сами сказали, что это миф. Я давно избавился от этого бесполезного и опасного чувства.

Мистификатор. Что ж, отлично, мой друг! Тогда у меня к тебе последний, хотя и самый существенный вопрос. Можешь ли ты мне сказать, что будет дальше?

Сильвин. В подробностях — нет. Но точно знаю, что покушение удастся, что выборы из-за этого будут отложены и что потом вашего кандидата изберут новым главой города. Сильфон будет принадлежать всецело вам!

Запись 14

Впоследствии события этого дня Сильвин прокручивал в памяти тысячу раз, тем более что ему не составило труда воссоздать их в мельчайших деталях. Где он ошибся?! Почему не предусмотрел?! Да, ему удалось изменить завтрашний день, но взамен явилось новое, непредсказуемое будущее, страшнее которого и представить невозможно…

Внезапно в Сильфоне все стихло, как перед землетрясением, даже кошки попрятались. Только шаловливый ветерок гонял по пустынным тротуарам обрывки предвыборных плакатов, счищенных накануне со стен дворниками. И в этой зловещей тишине, сладострастно предвкушающей близкий коллапс или местного значения заварушку, появилась из ниоткуда вместе с вертлявым музыкальным ритмом сногсшибательная процессия.

Ряженым не было числа: персонажи сказок и герои полюбившихся блокбастеров, клоуны и жонглеры, античные воины и древнегреческие боги. За ними — грудастые танцовщицы, намасленные силачи, переспелые школьницы из группы поддержки. Далее небольшими, но сплоченными отрядами — городские водопроводчики, электрики, дорожные рабочие… Участники шествия передвигались либо пешком, либо на велосипедах, иногда на лошадях, даже в колесницах и на цирковых слонах, на открытых грузовиках. Яркие одежды, красочные ленты, плакаты, развевающиеся флаги, фейерверк тысяч цветов. А в середине колонны на подвижной платформе, стилизованной под старинную галеру, в окружении преторианцев и приближенных можно было лицезреть самого Юлия Цезаря или, по крайней мере, одного из императоров Древнего Рима. Несмотря на сценические одежды, доспехи и грим, у зрителей не возникло никаких сомнений, что это и есть досточтимый мэр Сильфона.

Недавнее хмурое утро, не сулившее ничего, кроме новых астрономических счетов в почтовом ящике за коммунальные услуги, вдруг обернулось беззаботным и сытным праздником — Днем города. Горожане высыпали горохом на улицу показались торговцы мороженым и флажками, появились микроавтобусы телевидения.

Сильвин не любил телевизор — слишком много глаз, а значит, чужих мыслей, чужой памяти, чужой жизни. И к тому же слишком много унылого предвидения, не говоря уже о том, что по большому счету конечное будущее у всех совершенно одинаково… Удовольствия, счастья в людях нынче совсем мало — преимущественно скука, печаль, душевная боль, крайнее отчаяние или вообще бесчувственное отупение. А еще вся эта человеческая мерзость: зависть, склочность, интриганство, отвратительные помыслы, гнусные желания и часто криминальные фантазии. И с ними порок пороков — безграничная ложь, а люди сейчас лгут в таком количестве, что Землю давно пора переименовать в Планету Лжецов.

Сильвин перед экраном уже через пять минут начинал плакать, а еще через пять у него невыносимо болела голова. Вскоре он корчился в агонии, и остановить это самоистязание можно было лишь выключив телевизор, или, если Мармеладка хочет досмотреть любимый сериал, сбежать в другую комнату. Что он и делал.

Нормально и даже хорошо Сильвин себя чувствовал, только если видел на экране детей. У них не было плохих воспоминаний, их настоящее виделось безоблачным, грядущее почти не проглядывалось, а их маленькие беды и трогательные слезы вызывали у него только умиление. Их доверчивые глаза излучали безграничную искренность, их открытые нараспашку души дарили успокоение и надежду, их сердца отбивали победные марши радостно шагающей по планете новой жизни. Многие из них, в особенности малютки, являлись самыми что ни на есть ангелами, чаще всего они пребывали в состоянии эйфории и верили в свои радужные мечты настолько безоговорочно, что Сильвин иногда принимал их за реальное будущее.

Сегодня по местному телеканалу детей показывали редко, но прямая трансляция праздничных мероприятий, посвященных Дню Города, которую включил Сильвин, подразумевала множество общих планов — когда глаза взрослых видны только издалека и мельком. Поэтому Сильвин долгое время сохранял самообладание, по крайней мере до тех пор, пока прозорливая телекамера не стала выхватывать отдельные лица, пытаясь при помощи простодушных человеческих эмоций передать интонации праздника с самой выгодной стороны.

Веселый кортеж уже гремел по главной улице города. Съемки велись с камер, установленных стационарно, из специально оборудованных автомобилей, сопровождающих шествие, а также с вертолета, который кружил над городом. Еще немного — и торжественная колонна достигнет площади Согласия, где накануне все подготовили к митингу и последующему концерту; оборудовали крытую сцену для выступлений, построили трибуны для почетных граждан, огородили турникетами пространство, напоминающее загон, для рядовых горожан и самое дорогое удовольствие — установили гигантский монитор, как на стадионе.

Невидимому режиссеру наскучило сопровождать шествие, и репортаж переместился на площадь, мощеную еще два века назад брусчаткой, где в ожидании редкого зрелища кипела нетерпением возбужденная масса и где импровизированные трибуны давно уже заполнились VIP-зрителями. Трепетали на ветру ликующие флаги, колыхались растяжки с лозунгами, рвались к небу щедрые грозди цветных воздушных шаров.

Камера пренебрежительно прошлась по головам рядовых сильфонцев и скользнула к охраняемым трибунам, где с почтением задержалась на депутатах городского собрания и отдельных важных персонах. Сильвин что-то почувствовал, насторожился и, действительно, увидел на самых привилегированных местах громоздкого и вальяжного Иисуса, то есть Мистификатора, в окружении подтянутых и декоративно улыбчивых приближенных. Массивный Мистификатор внешне сиял, белоснежно и восхитительно, смотрел дымчато-пряно, с волнующей ноткой притягательности, но внутренне был напружинен до отказа. Казалось, отпусти рычаг — и он тут же подскочит выше небоскреба. Сильвин с появившейся в один миг аритмией в сердце вспомнил, как вчера едва не захлебнулся в его безобразной сути.

По левую от Мистификатора руку сидел инкрустированный многочисленными регалиями генерал, известный по нескольким победоносным блицкригам, а по правую — альтернативный кандидат в мэры Сильфона, обаятельнейший столичный франт или как его нарек Сильвин, Артист. Впрочем, он и по профессии был артистом, весьма популярным. Артист, с драматической морщинкой на лбу, с терпким душещипательным взглядом, блистал своим легендарным великолепием и демократичным простодушием. Каждое его движение, жест, поза, выражение лица были отполированы до зеркального блеска годами безупречной хорошо оплаченной игры и всем до боли знакомы.