Читать книгу "Неизвестный венецианец - Донна Леон"

Согласно уставу, полномочия для распределения жилья имело правление Лиги, которое, дабы исключить малейшую возможность фаворитизма со стороны церковных властей, избиралось из мирян. Членам правления полагалось являть собой образец нравственности, а также иметь высокий общественный статус. В данный момент в правление входит шесть человек, причем двое значатся как «почетные члены». Из оставшихся четверых один живет в Риме, второй в Париже, третий — в монастыре на острове Сан-Франческо дель Дезерте. Следовательно; единственным действительным членом, проживающим в Венеции, остается Avvocato Джанкарло Сантомаура.

В первый год Лига получила под свое начало пятьдесят две квартиры. Эта система оказалась настолько удачной, судя по восторженным отзывам жильцов, с которыми беседовали священники и приходские старосты, что три года спустя к ней присоединилось еще шесть приходов, передавших Лиге сорок три квартиры, находившихся большей частью в историческом центре Венеции и в центре Местре.

Поскольку устав Лиги обновлялся раз в три года, то в текущем году, вычислил Брунетти, ожидается очередное обновление.

Перевернув пару страниц, Брунетти обнаружил два отчета правления. На обоих стояла подпись Сантомауро; на последнем — уже в качестве председателя. Вскоре после этого Сантомауро стал президентом Лиги, то есть занял чрезвычайно почетную, но абсолютно неоплачиваемую должность. К отчету прилагался список из 162 адресов, по которым проживают подопечные Лиги, с указанием общей площади и количества комнат в каждой квартире. Брунетти придвинул к себе листок с именами, оставленный Канале. Все они значились в списке. Брунетти хоть и считал себя человеком широких взглядов, практически свободным от предрассудков, и все же сомневался, что трансвеститы отвечают тем высоким требованиям, которые установила Лига, хотя они и живут в специальных квартирах, где заботы о хлебе насущном не должны мешать им обратить свои помыслы к духовному.

Отложив список Канале, Брунетти продолжил читать отчет. Как можно было догадаться, все жильцы вносили арендную плату, чисто символическую, разумеется, на счет в венецианском отделении Банка Вероны. Этот же банк принимал пожертвования, которые Лига делала «в утешение вдовам и сиротам», из тех денег, что получала за квартиры. Брунетти удивился, встретив такое цветистое выражение в официальном отчете, однако потом он понял, что новое направление благотворительной деятельности возникло только после того, как Сантомауро встал во главе Лиги. Согласно данным Канале, пятеро трансвеститов получили свои квартиры тоже примерно в это же время. Складывалось впечатление, что Сантомауро, став президентом, почувствовал полную свободу и творил что хотел.

Брунетти бросил читать и подошел к окну. Кирпичный фасад церкви Сан-Лоренцо освободился от лесов несколько месяцев назад, но церковь пока не открыли. Глядя в окно, он говорил себе; что совершает ошибку, от которой много раз предостерегал других полицейских: он исходит из виновности подозреваемого. Но так же, как он знал, что церковь не откроют никогда, по крайней мере при его жизни, он знал, что Сантомауро виновен в смерти Маскари, в смерти Креспо и в смерти Марии Нарди. Он и, наверное, Раванелло. Сто шестьдесят две квартиры. Сколько же из них сдается людям вроде Канале, которые готовы платить наличные и помалкивать? Половина? Даже третья часть приносила бы более семидесяти миллионов лир в месяц, почти миллиард лир в год. Он вспомнил о вдовах и сиротах. Неужели Сантомауро выдумал их, чтобы прикарманить даже те суммы, которые складывались из символической квартирной платы?

Брунетти вернулся к столу и снова стал листать отчет, пока не нашел справку о выплате пособий вдовам и сиротам. Да, выплаты производились Банком Вероны. Он стоял, склонившись над бумагами, упираясь руками в стол, и твердил себе, что, будь он хоть тысячу раз уверен, уверенность — это еще не доказательство. И все-таки уже кое-что.

Раванелло обещал ему копии счетов Маскари — вклады и кредиты, которые находились в его ведении. Можно было не сомневаться, что раз Раванелло вызвался предоставить ему эти документы, то для Брунетти они окажутся совершенно бесполезны. Чтобы получить доступ ко всей документации банка и Лиги, требовалась санкция суда, а будет она или нет, зависит уже не от Брунетти, а от высших сил.

Из-за двери долетело: «Avanti», и Брунетти вошел в кабинет шефа. Патта, едва взглянув на вошедшего, снова уткнулся в бумаги, лежащие перед ним на столе. К удивлению Брунетти, Патта, кажется, действительно читал, а не просто делал вид, что очень занят.

— Buon giorno, синьор вице-квесторе, — поздоровался Брунетти.

Патта снова поднял голову и махнул рукою на стул.

Когда Брунетти сел, он спросил, ткнув пальцем в документы:

— За это я должен вас благодарить?

Поскольку Брунетти понятия не имел, что это за бумаги, но виду не подавал, не желая упускать тактического преимущества, ему оставалось только определить по тону Патты, о чем идет речь. Патта не был мастером тонкой иронии и сейчас говорил совершенно серьезно. В то же время, поскольку Брунетти ни разу не сталкивался с благодарностью Патты, то толковал ее сугубо теоретически, как богословы трактуют ангелов-хранителей. Он не был уверен, что слова Патты продиктованы именно ею.

— Эти бумаги вам принесла синьорина Элеттра? — спросил он, чтобы выиграть время.

— Да. — Патта ласково похлопал их ладонью, будто трепал по голове любимую собаку.

Для Брунетти этого было достаточно.

— В основном это заслуга синьорины Элеттры, а я лишь дал ей некоторые указания, — сказал он, скромно потупившись.

— Они арестуют его сегодня же, — с мстительным удовольствием сообщил Патта.

— Кто, синьор?

— Налоговики. Он наврал в своем заявлении на получение гражданства Монако, так что оно недействительно. То есть он до сих пор гражданин Италии и не платил здесь налоги семь лет. Все, ему конец. Они уж из него всю душу вытрясут, за ноги его подвесят.

Недавние события, когда пара министров действующего правительства, попав в руки налоговой полиции, благополучно избежала суровой кары, заставляли усомниться в том, что мечты Патты осуществятся. Впрочем, сейчас было не время для споров с начальством. Брунетти осторожно поинтересовался:

— А… он будет один, когда они за ним придут?

— В этом-то все и дело. Никто пока не знает о предстоящем аресте. Они должны взять его сегодня в восемь часов. Мне позвонил друг из налоговой и сообщил. — Патта мрачнел на глазах. — Если я позвоню ей, чтобы предупредить, то она скажет ему, и он успеет уехать из Милана. А если я не позвоню, то она будет там, когда они придут за ним.

А тогда не избежать огласки в прессе, закончил про себя Брунетти. Газетчики все кости перемоют и синьоре Патте, и ее мужу.

На лице Патты происходила захватывающая смена красок, отражавшая внутреннюю борьбу: страх огласки и жажда мщения рвали его на части.

Как и предполагал Брунетти, страх оказался сильнее.

— Не представляю, как мне сообщить ей, чтобы он не узнал.