Читать книгу "Тайна Тихого океана - Игорь Чубаха"

— Всем, кто слышит, — по рации воззвал Кучин на пейджн инглиш, — Даю координаты. Здесь в результате лавины под снегом оказалось около пятидесяти снежных людей.

Эфир ответил белым безмолвием.

— Всем, кто слышит! Говорит профессор Лондонского центра по изучению природных аномалий Ильман Кучинзон, — не отчаялся Илья, — За каждую живую особь йети Британский зоологический музей обещает один миллион фунтов стерлингов. В районе деревни оказались плененными снежной лавиной пятьдесят особей этой ранее не известной науке породы. Передаю координаты…

— Эй, френд, — тут же в руладах помех аукнул эфир, — Повтори-повтори, сколько музей за голову платит?

— Говорит станция горных спасателей „Ледяной дракон“. У нас на вооружении прекрасные длинные гляциологические щупы, и лучше нас никто не прозондирует лавинный вынос. Наш долг — спасти редких животных. Просьба всем любителям — не путаться под ногами у профессионалов.

— Внимание, внимание! Говорит лыжная база „Муслон“, мы уже выслали в указанную вами точку вертолет…

Впереди мегатонника ждал беспримерный марш-бросок. К ночи он поставит палатку и только закрепит страховочную веревку на двух крючьях, как опорный снежник ухнет в пропасть. И Кучин, не в силах матом перекрыть вой ветра, провисит на веревке всю непроглядную ночь. А ветер будет трепать и мусолить палатку, будто котенок бантик. Еще чуть-чуть, и пальцы примерзли бы к веревке.

Потом он все равно не убережет палатку. Находясь в непрерывной снежной почти лавине ему удастся подняться на семь веревок до площадки. Но при попытке поставить палатку, ее из рук вырвет воздушной волной от проходящего рядом камнепада. А дальше у Ильи останется так мало закладок и дюльферов, что каждую веревку доведется крепить на одной единственной закладке. А порода горы в этом месте — мрамор черепичный — крошится, как горбушка птичкам, за здорово живешь, и трещин почти нет.

Илья, свешиваясь на всю веревку, примется раскачиваться маятником и простукивать молотком стену. Выстучав самые прочные места, Илья начнет расковыривать там подходящие щели и вбивать туда закладки, словно откладывающий яйца короед. И вдобавок веревки будут становиться все короче, ведь придется отрезать куски на петли.

Глава 8. Репортаж с мангалом на шее

Некогда это был чудесный дворец, жаль — обветшал сверх меры, будто в нем живут вместо людей знающие кроме португальского немецкий язык призраки. А у этой девчонки внутри словно был встроен рок-эн-рольный моторчик. О том, чтобы двигаться по прямой от точки А до точки Б, и речи быть не могло.

— Фатер любит диско, мутер любит джаз! — напевала Герда, вприпрыжку поднимаясь по шикарной парадной лестнице.

Зыкин еле успевал следом и, перескакивая со ступеньки на ступеньку, успокаивал задетые прыткой белокурой бестией опасно раскачивающиеся на облупленных тумбах щербатые китайские вазы. Снизу за рискованными кульбитами Зыкина широко раскрытыми от ужаса глазами наблюдал лакей в изъеденной молью ливрее. Чересчур даже широко, и чего он так испугался?

— Только лишь грандмутер понимает меня! — Герда оказалась на последней ступеньке и вытворила мускулистыми аппетитными ножками нечто такое, отчего подол неприлично взметнулся, и Зыкин густо покраснел. — Значит, ты из провинции приехал в Рио, чтобы стать знаменитым музыкантом? Безумно интересно, — фройляйн притормозила, поджидая, пока парень уравновесит очередную бело-синюю пузатую вазу. Ножки в невесомых туфельках продолжали притаптывать, словно девчонка мучительно хочет писать.

Валера рвался сказать очень многое. Например, еще раз повторить свою легенду, как он надеялся, способную вывести на заказчика разгрома У-18-Б. И еще хотел добавить, что фройляйн сразила его наповал, и что она — первое серьезное чувство в его жизни.

— Я… — выжал Зыкин, и больше ничего не успел сказать.

— Я-я, дас ист фанташстик! Главное, что ты станешь знаменитым музыкантом, и я буду петь под твой акомпанимент в Ля Скала. А потом ты попадешь в автокатастрофу и лишишься рук, а я буду за тобой ухаживать и кормить с ложечки, — решила за Зыкина Герда и поманила за собой по галерее второго этажа, — Тути-фрутти, тути-фрутти, о ес!

Зыкин чувствовал себя, словно его по макушке шарахнуло радугой. Чтоб не терзала армейская совесть, сам себе приказал считаться в самоволке — первой за службу. И ведь как все странно совпало: убедившись, что хвоста нет, он завернул в ночной бар „Глаукома“ и заказал колу. И тут подсаживается эта девчонка и самым недвусмысленным образом его кадрит. А ведь девчонке вроде шестнадцати нет…

Некстати у Валеры проснулась совесть. Вспомнилось полученное через банку сгущенки боевое задание: „Анализ результатов проведенных аналитическими отделами СВР России и ГРУ МО России совместных широкомасштабных исследований политической, психосоциальной, экономической и культурологической ситуаций в мире позволяет сделать однозначный вывод о возможном преступном сговоре группы влиятельных лиц, имеющем целью провести неопознанную акцию по изменению политической и экономической ситуаций в масштабах мирового сообщества (в дальнейшем МС). Вычисленная вероятность того, что способ воздействия на МС означенной группой лиц окажется сродни изложенному в вводной, ч. 1, (см), равна 81 %. Методом наложения ситуационной карты на карту мира и путем отсечения заведомо ложных целей поиска, был вычислен эпицентр вероятностной дислокации цитадели сговора: г. Рио-де-Жанейро, Бразилия, Южно-Американский континент, … в. д., … ю. ш. В связи с изложенным в частях 1 и 2 настоящей вводной приказываю…“

— Облади, облада, облада! — спела и сплясала Герда, и ее глаза вдруг оказались в невероятной близости от глаз Валеры. И губы Зыкина разомкнулись под напором девичьего языка. Но поцелуй был краток, и уже снова литые ножки Герды выписывали кренделя, — Облади, облада, облада!

И опаньки, совесть Валеры вырубилась, будто от чрезмерного напряжения перегорел диод. В конце концов он — в самоволке. Раз в тысячелетие можно? А снизу за происходящим широко раскрытыми от ужаса глазами наблюдал лакей. Лучше бы он дорожку рассыпанных кем-то таблеток подмел. Герда показала лакею кукиш, и вдруг ее движения стали плавными и томными:

— Не в службу, а в фройншафт, сходи вон в тот зал, а то я сама боюсь, — безупречный пальчик с розовым ноготком, за который и жизнь не жалко отдать, указал цель, — И возьми ключ от моей комнаты. А то мой дедушка — вредина. Он против, чтоб я приводила мальчиков, и вечно ключи прячет.

Зыкин не насторожился. Ничего подозрительного он не заметил, и ничто ему не подсказало: „Будь бдителен“. Разве что на этаже напрочь отсутствовала прислуга, да и убирали тут Бог знает в каком году. Стены испещрены проказой трещин. Люстры, наверное, навсегда погрузились в траурную дрему. Окружающий сумрак сгустился до такой плотности, что поневоле хотелось пырнуть его десантным ножом. А чудом просачивающийся свет преломлялся в карминных-бордовых-пунцовых витражах, и от этого пространство казалось забрызганным кровью. Может быть, у слуг бессрочная забастовка?