Читать книгу "Повелитель разбитых сердец - Елена Арсеньева"

– Да глупости! – нетерпеливо восклицает Николь. – Читала ятакие книжки! В некоторых написано, что и Анакреонт был ее любовником, и Архилохс Гиппонактом. А между прочим, они жили либо на полвека позже, чем она, либо настолько же раньше. Полный бред, верно? Вот и про гетеризм – тоже бред.

– Погоди, погоди, – бормочу растерянно, не представляя, каквозразить. Да… вот и спорьте теперь о пользе классического образования! У меняоно сугубо медицинское, просто я страшно люблю читать, глотаю все подряд, ну ипамять у меня хорошая. Потому я и могу к месту и не к месту цитатку вставить,как известный герой известного же романа, потолковать об Ювенале, в концеписьма поставить «Vale!» [34] и помню, хоть не без греха, из «Энеиды» двастиха. Хотя насчет»Энеиды» это уж чересчур, но из «Илиады» точно пару помню. Ноу Николь, насколько мне известно, именно классическое образование, она Сорбоннузаканчивала по курсу древних языков. Ну вот и занимается самым что ни на естьдревним делом: сватает людей. – Погоди, Николь! А кто же тогда Фаон?

– Юноша какой-то, известный своей красотой. Сафо была вэтого Фаона до смерти влюблена. И когда он ее отверг, она покончила с собой. Нуразве такой поступок мыслим для дамы с гетерическими склонностями?

Век живи – век учись. Все это безумно интересно, конечно,однако мы изрядно отвлеклись от основного предмета нашего разговора.

– Подожди-ка, – поворачивается ко мне Николь иприостанавливает коляску. – Мы уже почти пришли. Вон, видишь? Максвелл сидит закрайним столиком. Да вон же он! Ну, где мы с тобой позавчера сидели, помнишь?Рядом с ним мужчина в серой тенниске, видишь?

Теперь и я их вижу. Максвелл Ле-Труа и тот, с кем он хотелвстретиться, сидят к нам спиной и что-то оживленно обсуждают. Неохота иммешать.

– Давай-ка постоим минуточку, и я тебе кое-что расскажу проэту картину, «Сафо и Фаон», – говорит Николь. – Короче, Максвелл по своемуобыкновению сделал ремейк. Сафо изображала Марта Эйзесфельд. Она австриячка,знаменитая фотомодель, само собой, и замужем за… – Николь усмехается. – Нескажу, а то ты упадешь. Короче, хорошо, что Марта не носит фамилию мужа, иначеэта фамилия мелькала бы в газетах раз в шесть чаще, чем теперь. Только в другихгазетах и отнюдь не в разделах официальной хроники. Сначала я думала, Максвеллпросто сумасшедший, что именно ее выбрал моделью для Сафо. Но ведь онтщеславен, как… вот уж правда что как Монторгей! [35]

Я хихикаю, оценив каламбур. Все-таки мы стоим именно наулице Монторгей.

– Короче, Сафо – Марта. Лицо Фаона теперь известно всемуПарижу. Раньше он был просто красавчик по имени Борис Ковальски (хотя на самомделе – Ковалев, он не поляк, а русский) и подвизался на подиумах. Сначала всерешили, что это – очередной любовник Марты. Что за беда, что она старше его напятнадцать лет! Но вскоре в одной газетке мелькнула заметочка… Погоди-ка… Давот же он, Фаон!

Она тычет пальцем куда-то мне за спину, и я доверчивооглядываюсь, в полной уверенности, что мимо нас сейчас идет Борис Ковальски. Номимо нас никто не идет. Сзади витрина, а в ней реклама парфюма «Visit» отПиссаро. Я вижу большущий портрет неописуемо красивого, вернее, красивенького,сладко-приторного мальчика с томными, влажными глазами, с ухоженными ногтями –такому маникюру позавидует любая женщина! – по пояс голого, с гладкой,безволосой кожей. Одна рука закинута за голову, и видна такая же безволосаяподмышка. Бр-р… У этого красавчика, наверное, эпиляция сделана по всему телу.Петух ощипанный! Внизу плаката надпись – «For men». Как-то я не пойму: чтоименно на этом плакате для мужчин: парфюм или мальчонка? Вот именно!

– Это и есть Фаон? – брезгливо спрашиваю я. – А ты ничего неперепутала? Это ж пидермон какой-то. Этому плакатику только в гей-клубахвисеть.

– Ты угадала, – кивает Николь. – Запомни этого мальчика, онем мы еще поговорим.

– А кто изображал Купидона? – нетерпеливо спрашиваю я, нежелая тратить время на пидермона от Писсаро.

– Ну, я вижу, ты и в самом деле знаешь эту картину! –хихикает Николь. – Ладно, поговорим о Купидоне. На картине Давида он какой-тобесполый, не то мальчик, не то девочка. И у него в руках лира Сафо. А накартине Ле-Труа стоит на коленях голая красоточка с крылышками, конкретноженского пола, – и похотливо держит ручку между ног Сафо. Ну, сама понимаешь,где. Ты представляешь?

– Ну да, – киваю я. – Представляю. Эпатажно, что и говорить.

– Эпатажно? – чуть ли не взвизгивает Николь. – На вернисажепобывал весь Париж! До этого никто и не подозревал о противоестественныхпристрастиях Марты. Она была символом женственности. Как Мэрилин Монро. Но еслиее мужу прощали брак с фам фаталь, роковой женщиной, то брак с вульгарнойлесбиянкой не простят никогда. То есть уже не простили. Особенно после того,как выяснилось, что Борис Ковальски был любовником ее мужа.

Мигом вспоминаю своего несостоявшегося жениха, громилуБенедикта, который исповедовал свободу сексуальных пристрастий в браке. Ярешила, что он спятил, а это, оказывается, очень модно в Европе!

– Она, значит, лесбиянка, а он – пидермон?! Вот уж воистину– союз любящих сердец!

Глаза Николь смеются:

– Ты, конечно, не следила за тем, что творилось в нашемкабинете министров в мае, верно? Один портфель вдруг поменял хозяина. Прошениеоб отставке подал человек, который ратовал за бесконтрольный въезд в странуэмигрантов из арабских стран и громче всех кричал о необходимости национальнойтерпимости и поощрении браков с черными. Сам премьер чуть не ушел с поста! Хотяон был тут ни при чем, он давно пытался сладить с этим… мужем Марты. Прошли тевремена, когда французы упивались демократией для всех. Так мы скоро сменимцвет кожи, цвет глаз и цвет волос. Надо поощрять браки со славянами, севропейцами, но не с азиатами и не с африканцами. Именно в этом спасение нации!

Я смотрю, вытаращив глаза. Какой воинствующей националисткойоказалась моя миленькая сваха!

– Ты что-нибудь поняла из того, что я сказала? – спрашиваетНиколь.

– Ну да, – растерянно говорю я. – Марта была лесбиянка, еемуж – голубой… ну и все такое. А ты вышла за Мирослава, чтобы спасти нацию.

Николь так хохочет, что Шанталь поворачивается, смотрит намамочку и тоже заливается смехом.

– Ну, можно и так сказать, – с усилием выговаривает Николь.– Я спасла нацию, выйдя за Мирослава. Ну а Максвелл – написав портрет Марты вобразе Сафо.