Читать книгу "Тайное становится явным - Сергей Зверев"

– Что там у тебя стряслось? – спросил Зарецкий, расшнуровывая ботинки. Стряхнул их с ног и принялся потешно разминать пальцы.

Я перестала изображать слепую ярость. Чего выделываться? Изобразила на лице выражение детской обиды и в двух словах описала ситуацию.

Мнения разделились.

– Это бюрократы в клубе лишнего намудрили, – высказал свое видение вопроса Зарецкий. – Даю палец откусить, напутали в составах групп. Кого-то из списка едущих на настоящий семинар в Усть-Май втиснули вместо Нинки, потом разобрались, но данные уже ушли, и в итоге получился винегрет. Дело житейское.

– Экспромт некомпетентного чинодрала, – заумно сказала Олеся.

– Лучший экспромт – это тот, который хорошо подготовлен, – отрезал Терех. – Шпионка она. Лазутчица. Помянете мое слово.

– И мужик переодетый, – отдышавшись, решил не отставать от коллектива Шарапов. Приподнял слипшиеся патлы над кроватью, потряс ими. – Ну-ка, Нинок, докажи, что ты не мужик.

– Расскажи, какого пола наш сосед, – хихикнул Терех.

– Между прочим, я бью только два раза, – предупредила я. – Один – по голове, другой – по крышке гроба. Так что не увлекайтесь.

Все развеселились, даже Терех, который, похоже, опять говорил мерзости только с целью меня позлить.

За обедом выяснилось, что на завтрашний вечер назначено большое творческо-тактическое занятие (читай, беготня на выживание с тяжелым грузом) при участии всего лагеря, наличного автотранспорта (трех «Уралов» – давить колесами отстающих) и вспомогательного персонала (отморозков-подпевал с дубинками). А сегодня до обеда по этому поводу была генеральная репетиция, и очень жалко, что я ее пропустила, потому как лишилась массы очень острых впечатлений.

– Мы дружно надеемся, что завтра ты встанешь в строй и будешь подыхать вместе со всеми, – приятно улыбаясь, выразила Олеся справедливую волю коллектива. Я содрогнулась, но виду не подала.

– Или будешь арестована, – в своем амплуа злыдня сварьировал Терех, – и наказана по всей строгости таежных законов. Ты же лазутчица, чужая среди своих, не соображаешь, что ли?

Уж я-то соображала. Слава богу, после краткой пятиминутной «сиесты» курсантов угнали в учебные классы, а я опять осталась одна. Желание выбраться из казармы и побежать к странному сооружению под холмом (чтобы еще раз взглянуть – хоть краешком, хоть на секундочку…) было непередаваемо. Но в дело включился мозг, решительно отсеяв разумное от доброго и вечного. Никуда я не пойду. В овраге решение не придет, а нарваться на кого-нибудь можно запросто. Да и смотреть на залеченного Туманова – не такое уж удовольствие.

Словом, я приняла волевое решение, приложила руку к пустой голове и отправилась в душ. Уж лучше решить гигиенические проблемы прямо сейчас, нежели вечером, в компании тридцати потных баб, боем бьющихся над пятью кабинками.

Вода текла еле теплая, отражение в расколотом зеркале сражало наповал – особенно задняя часть, для обозрения которой пришлось вывернуть голову и несколько раз подпрыгнуть. Говорят, в Бразилии нынче в моде округлые попки: сеньориты поголовно, вернее попопно, вшивают в ягодицы силиконовые подушечки и фасонят. Тьфу. Хотя, наверное, лучше так, чем вот это – в зеркале…

Самое унизительное – надевание грязного на чистое. В печали упаковавшись, я вернулась в «спальный мешок» – дневалить дальше. На постели царил беспорядок. Одеяло – смято, простыня – наружу. Загляни представитель руководства – неделю на брюхе ползать. Я подтянула одеяло, заправила его под край матраса. Чтобы натянуть дальний конец, нужно было встать на Олесину койку и сбросить подушку.

Встала. Сбросила. И почувствовала, как легкий холодок побежал между лопатками.

Там, где мгновение назад была подушка, сиротливо лежал сложенный лист бумаги.

Я прислушалась. Тишина… Одна дома. Не считая спящего вахтера, тьфу, каптера, господина сержанта Парусова. На всякий случай глянула в окна – не подглядывают? Прошлась до коридора, убедилась в отсутствии посторонних и лишь тогда сгребла послание и стала читать.

Что и говорить, агент отчаянно рисковал. Не только личной безопасностью, но и успехом своего дела. Любой нагрянувший проверяющий мог в гневе перевернуть мою постель: мол, что за конюшня, госпожа курсантка? А мог забраться подозрительный тип, вроде Тереха, благо время у него было. Почему бы не проверить эту мутную особу, пока она хихикает на крылечке?

Ладно, проехали.

«Коллега, вам предлагается завтра вечером – 2 августа, в 22.30 подорвать участок западного сектора периметра – между хранилищем ГСМ и узловой подстанцией. Пять гранат Ф-1 лежат под жестяным козырьком подвального окна подстанции, выходящего на запад. Ровно в 22.30 вам предлагается бросить одну гранату в упомянутое окно, одну во двор ГСМ – в баки с горючим, три – в произвольные точки периметра между указанными объектами. О собственной безопасности вы должны позаботиться сами. На себя мы берем ответственность за освобождение вашего друга. А также его реабилитацию в медицинском и психологическом плане (лечение препаратом С-8.). Р.S. Записку уничтожьте».

Текст был выполнен бледной машинной печатью, а от руки, карандашом, вписаны лишь дата и время. Явно домашняя заготовка. Причем выполненная людьми, неплохо знакомыми с топографией лагеря и действующими тайниками на его территории.

Какие пройдохи. На сознательность уже не давят, понимают, что «Бастиону» я не дочь родна. Идут на маленький обман, думают, клюну. Черта с два я клюну…

Я плюхнулась на нижнюю кровать и стала медленно, отрывая кусочек за кусочком, поедать записку. Задумчивость одолела – всепоглощающая. Агент не желает раскрываться. Причин, надо думать, две: а) хочет сохранить в секрете суть замышляемой Пургиным операции, иначе говоря, боится, что в случае опадения «покрывала Изиды» я полезу во все дыры; б) хочет жить. Вот так – чисто конкретно, без дураков. Дышать, слушать птичек, балдеть на Карибах. Ни для кого не откровение, что если Дина Александровна провалится, ее не придется долго уламывать – она сдаст с потрохами всю братию – не успеет «иезуит» и рта раскрыть. Потому что ей начхать на высшие материи. И на Карибы тоже. А не начхать – так все равно выбьют, умельцы те еще. А потом – в распыл. А агенту неприятности не нужны. Ему нужно выполнить задание и вернуться живым. Пустят ли в распыл всю группу – неизвестно, а если и пустят – то по-всякому отсрочка. Он заначивает огрызок карандаша, домашнюю заготовку (вроде коржика для торта: пропитал – и в печь…) и в удобный момент до или после обеда подсовывает мне в кровать этого «ежа». А теперь самое главное – что происходит?

Записка таяла с невероятной быстротой. Мысли бурлили. Иногда приходили на ум интересные. Брать базу штурмом – глупость несусветная, никто на это не пойдет… Взорвать ко всем чертям? Тогда зачем агенты? Достаточно десятка кассетных авиабомб. Проникнуть на базу с определенной целью – возможно, весьма корыстной – вот какую версию нельзя исключать. Миром движет не только случай, но и корысть… Тут меня осенило. А сильно ли рисковал агент, оставляя записку под подушкой? Естественно, группа лазутчиков (если таковая имеется) не пойдет на базу через место подрыва – они же не белены объелись? Для преодоления периметра вовсе не нужно его взрывать, достаточно его перекусить, или еще проще – приподнять. Пошуметь – другое дело. Рвануть ГСМ, подстанцию, разнести ограду, «пофестивалить» – но как отвлекающий маневр, не больше. Народ сбегается, хватает некую Красилину (еще как хватает, куда она денется?), рвет ее на части, а тем временем под покровом темноты и ажиотажа протекает непосредственно операция…