Читать книгу "Вечность и Тлен - Алекс Анжело"

сколько ему лет в действительности, сказать было сложно. Высокий и нескладный, он был обладателем исключительной худобы и слегка вытянутой шеи. А на лице выделялись большие голубые глаза. Они сразу завладевали вниманием: ты видел сначала их, а после уже всё остальное. Коротко стриженные тёмно-русые волосы были аккуратно зачёсаны назад, хотя под конец дня нередко причёска почти исчезала. И растрёпанные пряди, будто жившие своей жизнью, придавали ему рассеянный вид.

– Как обычно. – Я повторяла этот ответ десятки раз. И, как и в предыдущие встречи, села на стул, обитый красным бархатом, который успел поистереться.

После того как исчез Лоуз Прауд, я долго оставалась без наставника. Прошло несколько месяцев с начала обучения на втором году Академии Снов, и я почти уверилась, что останусь без учителя. И этот факт меня не расстраивал – занятия с Лоузом Праудом мне ничего не дали, лишь печальный опыт. Помня о выговоре от главы Сорель за раскрытие своего дара внутри стен академии, я была уверена в одном: если ко мне прикрепят наставника, то он так или иначе будет связан с моим орденом.

Но когда несколько месяцев назад мне передали письмо от главы академии, в котором значился приказ с именем моего нового учителя, я несколько удивилась. Эта роль досталась наставнику, который крайне редко покидал стены своего кабинета и, даже будучи эмпатом, преподавал «Культуру даэвов» – один из немногих предметов, не касавшихся убийства монстров. В нём изучалось то, как развивался наш народ на протяжении нескольких веков. Многие позволяли себе засыпать на этих занятиях после того, как поняли, что за это не последует наказания. Преподаваемый Цецилием предмет даже не был в итоговых испытаниях и совершенно не влиял на переход на следующий год обучения.

И этот даэв стал моим личным наставником. Поначалу я сочла, что для этого есть определённые причины – вполне возможно, наставник обладал выдающимся даром к управлению чувствами. Но я ошибалась. На первом же нашем занятии Цецилий заявил, что ему нечему меня научить.

– Судя по тому, что мне сообщили, ты не нуждаешься ни в обучении управлению даром, ни в его сдерживании, – продолжил он тогда.

– Иногда я срываюсь. Редко, но…

– Все иногда выходят из себя, Сорель, и в этом нет ничего страшного, – заявил учитель, оставляя какую-то пометку в толстой тетради, лежащей перед ним.

Первой реакцией на его заявление было искреннее возмущение. Даэв передо мной смел так легкомысленно разговаривать о том, что всегда так беспокоило меня. Своим даром я вторгалась во что-то личное, касалась того, что мне не предназначалось.

Заметив мою реакцию, наставник, отложив в сторону записи, проговорил:

– Скажи мне, Сара, разве даэвы не злятся или не испытывают раздражение?

– Почему вы…

– Всегда ли окружающие скрывают эти свои эмоции? – продолжил Цецилий, не позволяя мне договорить. – А когда они, не сдержавшись, вымещают на окружающих своё раздражение, разве это не приносит остальным беспокойство?

Теперь я понимала, к чему он клонит. Я молчала, обдумывая новую точку зрения. Она в некотором роде поразила меня, ведь я никогда не думала о своём даре в таком ключе. Да, моя ситуация отличалась. И сравнение наставника всё же порождало бурю сомнений, но мне требовалось время, чтобы понять причины. Моё нежелание принять нечто новое, дающее мне оправдание? Или же пример учителя совершенно не отражает действительность, и поэтому я с ним не согласна?

– Тогда я могу не приходить? – спустя почти минуту молчания всё же спросила у него.

– Нет. Приходить ты обязана, – ответил он, будто решив окончательно меня запутать.

– Но для чего?

– Мы будем разговаривать.

После его слов я вновь задумалась, решив, что чего-то не понимаю. Ведь у любых поступков есть логика, её не может не быть. Но в тот момент я никак не могла её отыскать. И нашла ответ не сразу – мне понадобилось чуть больше месяца, чтобы понять специфику наших занятий.

Они дарили некое умиротворение, словно рассказав о своих мыслях, я заставляла их успокоиться. Что-то отдалённо похожее я испытывала рядом с Мораном. Немного. Словно мысли и эмоции раскладывались по полочкам.

Вот и в этот раз наша беседа выдалась будничной. Почти привычной, хотя я всё ещё была немногословна. В руке лежал кожаный шнурок с ограничителем моего дара. Кристалл имел насыщенный тёмно-фиолетовый оттенок. Всегда, когда я смотрела на него, то вспоминала о Ларак. Без этой вещицы эмоции подруги стали для меня открыты, и я вспомнила, насколько они могут быть яркими. Если Айвен переживала, я понимала это с довольно далёкого расстояния. В последнее же время дэва была подавлена. Она умело этого не показывала – не будь у меня дара, не догадалась бы. Кажется, что-то понимала Сильфа, которая, будучи эмпатом, любила прикасаться к другим и использовать свой дар без чужого разрешения.

– Я забрала его у неё. Ограничитель дара – это акт доверия. Думаю, я не совсем честна. Меня беспокоит то, что я чувствую других, и это приносит им беспокойство, но в то же время я привыкла проверять окружающих, – произнесла я медленно, сидя напротив наставника.

Когда я что-то рассказывала, то никогда не называла имён или чего-то конкретного, а наставник практически не выходил из своего кабинета и у моего года обучения занятий не вёл. Возможно, именно это позволяло мне немного расслабиться, хотя несколько месяцев назад, когда всё только началось, Цецилий был тем, кто разговаривал. Этот мужчина рассказывал о себе всё так, словно рассказывал о грехах в молитве Светлой богине. И теперь я даже знала о том, как в возрасте пяти лет он однажды стащил ценную мазь из запасов врачевателя из-за того, что она обладала розовым оттенком, показавшимся ему удивительным. После он использовал эту самую мазь для лечения ранки дерева – так он называл места без коры со смолой. Средство, хранящее в себе знания врачевателя, несколько особых трав и магических печатей, уже на следующий день помогло деревьям вырасти, стать толще и возвыситься над всем остальным лесом.

– Тебе неприятно, что та, о ком ты говоришь, не оправдала твоего доверия? – Цецилий положил локти на стол, подняв ладони и задумчиво соединив пальцы. Сара оторвала взгляд от одной из малахитовых черепашек, стоящих в ряд на столе дива. По словам Цецилия, он давно стал собирать эту коллекцию и в его спальне она ещё больше.

– Поначалу да. Хотя… это больше похоже на разочарование. Знаете… скорее всего, это оно, но я не могу быть точно уверена. Но мне не нравилось то, что моё решение критиковали, и в то же время