Читать книгу "Зеркало времени - Николай Петрович Пащенко"

где-то наблюдал в действительности…

В моей жизни? Где и когда? Тут я заинтересовался.

— Я лучше вижу с закрытыми глазами, — сказал я. — Позвольте мне рассказывать так, как я вижу…

— Да, — не сразу отозвалась госпожа Одо и слышимо вздохнула. — Рассказывайте.

Я встал со стула в действительности, снял пижаму и лёг. Откинув голову на подушке, вольно уложив руки поверх простыни, которой укрылся, некоторое время я смотрел в зенит и, мне показалось, стал различать звёзды, звёздное небо сквозь потолок затемнённой, сумеречной комнаты.

Мне вдруг стало удивительно легко вспоминать, как если бы кто-то вспоминал за меня. Но я не сразу определил, с чего начинать, чтобы, родившись от зрительных образов, слова мои прозвучали для госпожи Одо связно. Не сразу и настроился на подбор наиболее точных и простых по конструкции фраз, лёгких для восприятия человека, не знакомого с тем, что я собирался рассказать.

Полуодетый, я медленно поднялся с постели и встал на цыпочки. Не моя, мощная и чужая энергетика заставила меня реально поднять полусогнутые руки перед собой. Ладони самопроизвольно развернулись от меня, словно ограждая мое существо жестом защиты, но одновременно словно ощупывали нечто передо мной.

Госпожа Одо, вероятно, по-своему понимала причину задержки моего рассказа и не торопила меня, молча ожидала у окна ко мне спиной, и один раз я услыхал её чуть более глубокий, чем обычно, вдох. Но, отметив про себя её вдох, я отстранился от всего окружающего, продолжая в нем пребывать.

— Я, как сейчас, вижу ночной полёт на моём истребителе над Гиссарской долиной. Она не очень широкая, но достаточно протяжённая…

— Простите, — не поняла госпожа Одо и, не оборачиваясь, переспросила, — вы сказали, где?

— Над Гиссарской долиной… В Таджикистане. Перед тем, как меня перевели в космическую авиацию… Меня перевели… Меня?.. Я пока не могу… вспомнить… об этом… О… Об этой службе… Сейчас… Перед космическим самолётом я год летал на обычном Су-37 над горными хребтами и долинами юга Средней Азии. — Замечу, мне стало легче говорить, когда я смог настроиться на новый аспект разговора. Но ей я об этом не сказал.

Я замолчал на несколько секунд, потому что увиденная внутренним зрением вновь дивная панорама ночных горных хребтов, между которыми застыли всклубленными озёрами серые в свете луны майские дождевые облака, напомнила мне ещё один полет, правда, дневной, но тоже в горах. Очень трудно доставшийся мне полёт в дни моей юности; я увидел въявь три бугристых хребта, три каменных пояса на Южном Урале и вспомнил странно отдавшееся во мне здесь, на чужбине, загадочное название далёкой уральской горной вершины — Яман-тау…

Когда твой самодельный гидросамолёт с тонким днищем, не имеющий колёс, прижимает нисходящим воздушным потоком к острым скалам под тобой — такое не забывается. По неопытности я не знал тогда, что полёты в горах относятся к категории сложнейших и опаснейших, залетел без спросу, глупо, что называется, сдуру.

Сознанием я отметил лёгкий писк технического устройства у окна, где стояла госпожа Одо. В этот самый миг как будто невидимое лезвие вошло внутрь моего «я» и аккуратно, невесомо и безболезненно разделило моё сознание пополам. Возникли два параллельно текущих потока времени, каждый со своими событиями.

Одно из моих сознаний продолжало следить за смыслом того, что я произношу для себя и госпожи Одо:

— Простите, я отвлёкся… Сейчас вспомню… Когда идёшь парой на истребителях вдоль границы, а потом обратно…

Другое сознание отделилось от моего стоящего на цыпочках тела, словно выплыло из головы между безмолвно шевелящихся губ, и подплыло к госпоже Одо. Вторым своим сознанием я воспринял сразу несколько потоков, которые в эти секунды составляли эмоции её существа: беспомощность, безмерное удивление, испуг, отчаяние, желание немедленно что-то предпринять.

Мелькнула искорка любопытства и, медленно вытягиваясь, поплыла в пространстве. Когда искорка достигла моего тела, госпожа Одо повернулась лицом ко мне.

Лицо госпожи Одо побелело, затем сразу запунцовело, даже лоб. Над верхней губой выступили мельчайшие капельки пота. Бледным остался лишь подбородок. Судорожно втянув в себя воздух, она на несколько мгновений утратила возможность дышать; наконец вместе с хриплым выдохом из её груди непроизвольно вырвался призыв к шинтоистской богине Солнца:

— О Аматэрасу амиками!..

Она бросилась из моей комнаты, и моё второе сознание безмолвным облачком устремилось за ней. Бесшумной ласточкой она пролетела по коридору и замерла на пороге комнаты давешнего молодого больного. Для меня стало ясно, что я вижу Стаха. Он стоял возле своей кровати на цыпочках с закрытыми глазами. Тело было вытянуто кверху и напряжено. Полусогнутые руки он выставил перед собой развёрнутыми ладонями вперед. Губы его медленно шевелились.

— Простите, я отвлёкся… — на своём прекрасном английском тихо бормотал Стах. — Вспомню… Когда идёшь парой на истребителях вдоль границы, а потом…

У госпожи Одо непроизвольно всплеснули и беспомощно обвисли руки. Пятясь, не справляясь с эмоциями, она отступила в коридор и почти прикоснулась спиной к противоположной от двери стене. Затем, кое-как овладев собой, выпрямилась и неверными шагами приблизилась к комнате Саи-туу.

Старый монах стоял посреди своей комнаты на цыпочках с закрытыми глазами, подняв полусогнутые руки перед собой с вывернутыми вперед ладонями и тихо и неумело бормотал по-английски, то есть на языке, которого почти совершенно не знал:

— Когда идёшь парой на истребителях вдоль границы, а потом обратно…

Он не только произносил те же слова, что и я, и Стах, но ещё как будто вслушивался. Губы его постепенно перестали шевелиться. Руки его сложились у груди в молитвенный жест, ладони прижались друг к другу. Золотистые искорки перебегали по жёлтому одеянию Саи-туу. Его лысая смуглая голова начала мерно покачиваться, словно в такт неслышимой другим ритмической декламации, на губах появилась слабая улыбка удовлетворения. Внезапно он открыл глаза и увидел госпожу Одо. Правой рукой он сделал предостерегающий жест, а левой ладонью прикрыл свои губы.

Госпожа Одо замерла в оцепенении. Что происходит?

Саи-туу сделал к ней шаг и указал на компьютер, который она продолжала сжимать в руке. Она включила трансляцию из моей комнаты. Саи-туу взял госпожу Одо за руку и повёл её в столовую зону. Она безропотно повиновалась. В столовой она поставила бормочущую коробочку на стойку возле бара и налила в бокальчик выдержанный скотч. Вид у неё был совершенно потерянный.

Оставив госпожу, Саи-туу вернулся к Стаху, приложил ему палец к губам, отчего Стах сразу умолк, потом бережно уложил его в постель. Стах умиротворённо вытянулся и закрыл глаза. Саи-туу постелил в комнате Стаха плетёную циновку, устроился на ней, полуприкрыл глаза и принялся медитировать.

Госпожа Одо выпила и налила