Читать книгу "Яблоневый сад для Белоснежки - Наталья Калинина"

Сомнений быть не могло, я по иронии судьбы оказалась на третьем этаже, на той самой закрытой половине, которую так недавно стремилась исследовать. И вот, когда у меня пропал весь интерес к разгадыванию загадок, я попала сюда.

Дневной свет, просачивающийся сквозь узкое окно, плохо освещал узкий коридор, в котором я оказалась. И чтобы не наткнуться в полумраке на какое-нибудь препятствие, я вытянула руки и медленно пошла вперед. Было ли мне страшно? Сложно сказать… Видимо, в этот момент все мои ощущения и страхи по силе проиграли желанию избавиться от плена, любым путем выбраться из этого дома или хотя бы пересидеть в укрытии какое-то время, чтобы ночной самолет на Колумбию улетел без меня.

Коридор обрывался дверью, которая была заперта. Я догадалась, что именно эта дверь с другой стороны замаскирована старым шкафом. Ну что ж, через нее мне не выбраться, ничего не остается, как повернуть назад.

С другой стороны коридор упирался в стену, но по правую руку я обнаружила дверь и попыталась ее открыть. Она со скрипом старых несмазанных петель поддалась, и я оказалась в сильно запущенной, запыленной квадратной комнате, сохранившей какие-то предметы меблировки, оставшейся от прежних хозяев. Судя по всему, раньше здесь была спальня. Широкая кровать с голой металлической сеткой, местами проржавевшей до того, что, казалось, сядь на нее, и она обрушится под тяжестью. Возле стены – туалетный столик с таким пыльным зеркалом, что, когда я подошла к нему, не увидела в нем своего отражения. Выдвинув ящичек столика, я с удивлением обнаружила пару баночек с застарелой косметикой. Но главный сюрприз заключался в том, что на одной из них было по-русски написано «Крем „Женьшеневый“.» Помнится, похожим кремом когда-то давно-давно, когда я была еще девочкой, пользовалась моя мама. Почему мне запомнился так этот «Женьшеневый»? Потому что мне нравился его запах, и когда мама не видела, я отворачивала пластмассовую крышечку и нюхала его. Как затесалась сюда эта баночка? Чудно. Я поставила ее на столик и в некотором недоумении огляделась. Эта часть этажа хоть и была запущенной, но совсем уж разрушенной назвать ее было сложно. Я так и подозревала, что слова о плачевном состоянии этого этажа были лишь отговоркой Антонио. Но все же странно, почему он так ревностно старается оберегать это помещение от посторонних глаз? Казалось, здесь не было ничего такого, что стоило бы прятать. Из этой комнаты-спальни вели еще две двери. Я приоткрыла первую, и маленькая комнатушка за ней оказалась банальной гардеробной. О бог мой! Сколько тут было старомодного тряпья! Вот откуда Антонио таскал мне тряпки! А врал, будто купил в магазине старой одежды. Не в этой ли гардеробной и таился секрет? Я перебрала вешалки с ужасными, на мой взгляд, платьями, от которых пахло пылью и плесенью, и содрогнулась при мысли о том, что если бы не моя выходка с покупкой наряда «а-ля мое тинейджерство», Антонио еще долго заставлял бы рядиться меня в это тряпье, неизвестно кому принадлежавшее раньше. Хотя, если честно, было бы интересно знать о бывшей хозяйке этой комнаты, пользовавшейся чуть ли не элитным в советские времена кремом «Женьшеневый» и по какой-то причине оставившей после себя целую гардеробную одежды. Но не успела я развить эту мысль, как услышала шаги. Кто-то торопливо шел по коридору в направлении комнаты. Выскочив в панике из гардеробной, я заметалась: спрятаться было особо и негде. И, открыв вторую дверь, забежала в другую комнату, оказавшуюся ванной. И вовремя. Потому что в этот момент в спальню вошел муж.

Замерев от страха, стараясь дышать ровнее и тише, чтобы успокоить сердце, ухающее так громко, что, казалось, Антонио может его услышать, я напряженно следила за ним в щель приоткрытой двери, моля бога о том, чтобы он не решил заглянуть сюда. Но нет, Антонио, не задержавшись в спальне, уверенно двинулся в гардеробную, пробыл там с минуту и вышел уже с каким-то ящиком в руках. Присев на край кровати, натужно заскрипевшей под его весом проржавевшими пружинами, он некоторое время смотрел на ящик, словно раздумывая, открывать его или нет. И, решившись, наклонился к нему. Я привстала на цыпочки, стараясь разглядеть содержимое, но Антонио загораживал мне обозрение. Я только услышала какое-то металлическое бряцанье. Исследовав содержимое, Антонио встал и вновь направился в гардеробную. И в этот момент я решилась. Если не воспользоваться этой возможностью, никогда отсюда не выберусь. Я выскочила из своего укрытия и бросилась к выходу из комнаты. Но по дороге неудачно налетела на кровать, и та, сдавая меня с потрохами, громко загудела.

– Даш-ша? – раздался изумленный и одновременно резкий оклик мне в спину, остановивший меня, словно выстрел. Я обреченно обернулась и наткнулась на удивленный, испуганный взгляд Антонио.

– Ты что тут делаешь? – в его голосе растерянность сменилась стальной бреющей резкостью. Он быстро пришел в себя, гораздо быстрей меня – оцепеневшей от вида пистолета в его руках.

– Даш-ша? – Муж сделал шаг навстречу мне, и я, опомнившись, бросилась из комнаты по коридору, уже на бегу осознавая, что, если дверь, через которую Антонио вошел сюда, заперта, я окажусь в ловушке. И тогда ничто меня не спасет. Разгневанный и неадекватный муж, пистолет в его руках… Мне – конец, однозначно.

Я с разбега ударилась в дверь в конце коридора, и – о чудо! – она открылась.

– Даш-ша! – Антонио бежал за мной следом, и я внутренне сжалась, ожидая выстрела в спину.

– Даша, стой! Стой!

Черта с два! Я пересекла пустую часть этажа и вылетела на лестницу.

– Даш-ша, – голос Антонио раздался почти над моим ухом. Он быстро бегал, гораздо быстрей меня, пара секунд – и он меня догонит. Прыгая через ступеньки, я помчалась по лестнице вниз.

– Даш-ша, стой!

Он все же нагнал меня и, вытянув вперед руку, постарался ухватить за плечо.

– Не трогай меня! Не трогай! – закричала я, быстро оглянувшись. В этот момент я споткнулась и, потеряв равновесие, полетела с лестницы вниз.

– Даш-ша! Кариньо! – услышала я отчаянный вопль Антонио, который утонул в навалившемся на меня черном бессознании.

Блаженный покой. Зыбкие волны укачивающей дремы и чудесно прохладная наволочка, холодившая разгоряченную щеку. Когда ткань нагревалась от моей пылающей жаром кожи, я сталкивала подушку на пол и ложилась щекой на простыню. Но кто-то заботливо возвращал подушку мне под голову. Кто-то, кого я не видела, не могла видеть, ослепленная, оглушенная, обезмолвленная слабостью.

Наверное, иногда приятно болеть, когда, находясь, как я сейчас, на грани сознания и бессознания, не чувствуешь боли, а только невесомость и свободу от мыслей и проблем. И мне нравилось то, что я сейчас в таком состоянии. Обо мне заботились: я опять же не видела кто, но ощущала опеку. Я точно была уверена в том, что этот «кто-то» – не Антонио. Он ко мне не приходил, и этот факт только радовал.

Немного позже я поняла, что тот, кто заботится обо мне, – женщина. Лица ее я не видела, оно оставалось для меня будто в дымке. Я видела лишь ее силуэт, облаченный в какое-то немодное темное платье, ощущала запах незнакомых, может быть, чересчур сладких и навязчивых духов и чувствовала прикосновение ее приятно-прохладной ладони к моему пылающему лбу. От этих прикосновений мне делалось значительно лучше, и я умиротворенно погружалась в глубокий сон. Иногда незнакомка приносила мне воды. Я не звала ее, не просила пить, но она будто чувствовала, что в этот момент я испытываю сильную жажду.