Читать книгу "Огневица - Анита Феверс"

прятались в доме Толкуна и в соседних избах. Сам Толкун трясся на крыльце, то и дело оборачиваясь на дейваса и едва не поскуливая от страха.

Птицы появились ровно в полночь. Раздался шелест, похожий на звук стаи кузнечиков, – сухой, слюдяной и шуршащий. Он становился всё громче и по мере приближения к волости начал распадаться на отдельные звуки: хлопки, щелчки и шорох. Толкун заметался по крыльцу. Его рот был открыт в беззвучном крике.

– Летят, кур-рвы, – прошептал Кунец и приподнял лук.

– Не стрелять, – негромко осадил его Марий.

Стая показалась над тыном, похожая на облако перьев и перламутрового блеска. Птицы были белыми до кончиков когтей: глаза, лапы, клювы – все сияло снежной белизной, чуть отливающей серебром. Первые из навьих тварей натолкнулись на руны, начерченные дейвасом, и вспыхнули, осыпаясь серым прахом. Но остальные даже не замедлили свой полет. Их становилось всё больше, и постепенно вспышек гибнущих птиц почти не осталось. Птицы перевалили за тын и со свистом понеслись к притаившимся людям, словно чуяли их, и никакие ухищрения не были для них преградой.

Марий подбросил на ладони огненный шар и метнул его в надвигающуюся стаю. Выкрикнул приказ, и шар взорвался множеством искр, каждая из которых попала в цель. Стая сбилась и зашумела, рассыпаясь на отдельных птиц. Марий махнул лучникам, и те выстрелили. Заговоренные стрелы дождем обрушились на навьих тварей.

Марию хватило одного взгляда, чтобы понять: птицы не рвутся к Толкуну. Им словно было все равно, кто попадет под удар загнутых когтей и тяжелых клювов, уже окрасившихся алым. Дейвас разочарованно цокнул языком, но утешился тем, что Толкун в полной мере успел испытать на себе, что значит стоять живым щитом против нечисти. Глядишь, в следующий раз подумает, прежде чем детьми откупаться. Марий выцепил взглядом ощерившегося Кунца: возле него тоже крутилось не больше навий, чем возле остальных.

Убедившись, что люди сдерживают крылатых тварей, Марий перебежками бросился к дому знахаря. По всей волости отбивались от навий оружием, зачарованным дейвасом – он потратил весь остаток вечера, чтобы наложить чары. Марий добрался до цели и распахнул дверь. За ней уже стоял давешний мальчишка. Его бледное лицо было полно решимости, а в руках на сей раз он сжимал не нож, а узелок, пахнущий травами.

– Время! – приказал дейвас, и парень кивнул.

Только на пороге помедлил мгновение и жалобно глянул на Болотника:

– Пан Мир! Вы обещаете, что сумеете помочь?

– Я уже пообещал, – Марий подтолкнул его в спину, понукая указывать дорогу. – От того, что я повторю свои слова, крепче они не станут. Двигай. Кунец говорил, что птицы исчезают с первым криком петуха, а нам еще надо костер сложить.

Мальчишка – его звали Мирута – вел Мария через ночной лес. Им удалось ускользнуть незамеченными, через дырку в тыне, прикрытую незакрепленной доской. Никакой тропы не было и в помине – кроме Мируты, никто здесь не ходил. Мальчик вывел Мария к высокой старой ели и остановился. Задрал голову и тихо сказал:

– Здесь она.

Могучее дерево, видавшее, пожалуй, еще прадедов ныне живущих людей, раскачивалось на ветру, задевая лохматыми лапами-ветками соседние ели и сосны. Оно стонало так горестно, как будто жаловалось кому-то на свою непосильную ношу и умоляло освободить его и вернуть покой. Скрипы и завывания трещащего дерева были похожи на плач живого человека, и спину Мария продрало ознобом. Мирута лишь крепче прижал узелок со своим добром к груди, не сводя взгляда с той жути, что висела на ели, крепко обмотанная толстыми веревками.

– И как ты его туда только затащил? – подивился Марий.

– Мне Толкун помог, – отозвался Мирута, и Марий мысленно помянул морокуна. И как он сразу не догадался?

Мирута меж тем продолжил:

– Я толком и не помню, как дело было. Я гроб седмицу вырезал, домой не возвращался. Потом еще несколько дней веревки со всей волости собирал. Не хотел красть у одного – заметили бы сразу. Она ждала. Не изменилась ни на йоту. Просто лежала, словно спала. Такая же красивая, как при жизни. Я все принес и только потом понял, что один не справлюсь. И разрыдался – позорно, как ребенок. Вдруг из леса Толкун вышел. Я думал, он меня тут же и прибьет, а он… сказал, давай помогу. Я даже не спрашивал почему. Вдвоем справились.

– А следующей ночью появились птицы, – закончил Марий за ученика знахаря, и тот кивнул.

– Они не трогали только меня. Даже Толкуна клевали, а меня – нет. И тогда я понял, что Мита с того света нашла способ отомстить своим убийцам. Но птицы слабели с рассветом, и я…

– Каждую ночь обновлял ворожбу, подкармливая своей кровью, – Марий тяжело вздохнул. Будто мало было навьих тварей, так еще люди масла в огонь подливали – сами же их ряды и пополняли. Когда по злобному умыслу, а когда и вот так – потому что никто не вступился вовремя.

Днем, в избе знахаря, убедившись, что Марий не собирается ни убивать его, ни тащить на расправу в Школу Дейва, Мирута тяжело рухнул на лавку и схватился за голову, будто его покинули последние силы. Марий осторожно принялся расспрашивать мальчика, и слово за слово тот рассказал ему свою печальную историю.

Мирута и Мита рано осиротели. Их отец был гончаром, мать вела хозяйство. Женщина была слабой, часто болела, и почти всё, что выручал отец за свои изделия, уходило на снадобья для неё. Впрочем, несмотря на бедность, жила семья дружно.

Но зимой случилась беда. Отец отправился торговать в соседнюю волость и не вернулся. Мирута проследил его путь. Подвел лед на реке: зима выдалась слякотная, и вода не схватилась толком. Лед проломился под тяжело груженной телегой, и течение мигом утянуло и возницу, и лошадь, и весь груз. От горя мать слегла и сгорела меньше чем за седмицу. Брать к себе два лишних рта в волости никто не захотел – год и без того выдался голодный. Тогда Мирута собрал нехитрые пожитки, посадил сестру на сани и пешком отправился в ближайший город. Он не знал, что будет там делать, но уповал на то, что сможет устроиться помощником гончара, а сестра, которой минуло шесть весен, будет ему помогать.

Налетевшая вьюга спутала дороги. Мирута грел Миту как мог, кутал в собственный тулуп и пел песни, как пела им матушка. А когда буран улегся, дети увидели, что в нескольких десятках шагов от них высится тын неизвестной деревни. Их пригрели и определили к знахарю Коржаку И несколько лет Мирута и Мита жили мирно, обучаясь лекарскому искусству.

Но