Читать книгу "Усыпальница - Боб Хостетлер"

— Привет, это Трейси!

Опять голосовая почта. Рэнд дал отбой и пошел к лифту.

А если сейчас ее не окажется в номере, что тогда делать? Вдруг с ней что-нибудь случилось? Может быть, она потерялась? И сейчас совершенно одна и ей нужна помощь?

«Она позвонит сама, — подумал Рэнд. — Обязательно позвонит, если я буду ей нужен. Но что, если у нее нет возможности позвонить? Разрядился аккумулятор? Или нет связи? А вдруг она ранена… или без сознания? Или… Мне надо выпить».

Страх нарастал, но это было особое ощущение, раньше Рэнд такого никогда не испытывал. Для дочери он всегда оставался «второстепенным членом семьи». Джой вела дом, Рэнд занимался карьерой.

«И содержал семью», — напомнил он себе.

Если Трейси падала с велосипеда, Джой была рядом. Когда ее бросил парень, Джой была рядом. А когда Джой умерла… рядом никого не осталось.

«Я выпью совсем чуть-чуть», — пообещал себе Рэнд.

Казалось, если он не выпьет прямо сейчас, ему не удастся привести мысли и чувства в порядок.

Он открыл дверь номера. Трейси не возвращалась. Рэнд быстро подошел к телефону на столике между кроватей и набрал 0.

— Да, шалом, — ответил он на приветствие дежурного.

Какое-то мгновение Рэнда одолевали сомнения, правильно ли он поступает, но он все-таки решился.

— Мне нужен номер полиции. Я хочу найти старшего сержанта Мириам Шарон.

70

28 год от P. X.

Иерусалим, Верхний город

— Быстрее! Иди быстрее!

Каиафа с трудом открыл глаза и сел в постели.

— Что? — голос его прозвучал жалобно. — Что случилось?

В дверях стояла жена, держа в руке глиняный светильник, в котором бился язычок пламени.

— Наша сестра, Мириам. — Она имела в виду жену брата. — Пошли быстрее!

Каиафа со стоном встал с кровати. Снял с колышка в стене одежду, накинул на плечи и, пошатываясь, вышел из спальни. Жена повесила светильник на стену и повела его через двор к воротам.

— Помедленнее, жена! — Каиафа впустил в легкие холодный ночной воздух.

В Верхнем городе, где они жили, селились самые богатые горожане. У всех были роскошно убранные дома с большим внутренним двором. За исключением двух римлян, которые построили свои дома рядом с дворцом префекта у западной городской стены, Каиафа и его тесть Анна были самыми обеспеченными из здешних жителей. Почти не уступал им в богатстве Ионатан, старший сын Анны. Сейчас Каиафа и Саломея спешили именно к нему.

— Она там. — Саломея пропустила Каиафу в спальню Ионатана и Мириам.

Ионатан, скрестив ноги, сидел на полу, рядом с женой, лежавшей в постели. Когда Каиафа и Саломея вошли, он не встал и ничем не дал понять, что заметил их. Протянув руку к стоявшему рядом кувшину, достал тонкий платок, слегка отжал его и положил на лоб Мириам, заменив прежний.

— Жар становится сильнее.

Ионатан бросил платок в кувшин.

— Платок сразу становится горячим. Он сохнет так быстро, словно лихорадка вытягивает из него воду… Вода как будто уходит в песок… Ей не становится лучше, только хуже и хуже.

— Врач приходил? — спросила Саломея.

— И уже ушел, — ответил Ионатан.

Откинув тонкую простыню, он показал ноги Мириам — на них было не меньше десятка присосавшихся пиявок.

— Он сказал, пиявки высосут из нее лихорадку.

Ионатан поправил простыню.

— Но ей все хуже.

— Она в сознании?

Саломея опустилась на колени рядом с невесткой, дотронулась до ее щеки.

— Нет. Ей, похоже, даже сны не снятся. Ни единого звука, ни разу не застонала с тех пор, как ты ушла. И не двигается… Совсем не двигается.

Ионатан снова протянул руку к кувшину.

Саломея посмотрела на мужа, который так и остался стоять у самой двери в полутемную комнату. Лунный свет лился из квадратного окна позади кровати.

— Что можно сделать?

Казалось, Саломея чем-то недовольна.

— Ведь можно же сделать хоть что-нибудь?

Каиафа пристально посмотрел на жену и перевел взгляд на Мириам. Глядя на ее неподвижное тело, он почему-то вспомнил рабби, несколько дней назад изгнавшего торговцев со двора Храма. Каиафа послал Малха проследить за ним и разузнать хорошенько об этом человеке, хотя особой надобности в этом, может быть, и не было. Но о нем говорил весь город. Все в Иерусалиме судачили об учителе — оказалось, он из Галилеи! — который «очистил» Храм. Именно так все и говорили: «Он очистил Храм». На самом-то деле ему это сделать не удалось — уже на следующий день менялы и торговцы занялись привычным делом под охраной храмовой стражи. Но об этом никто не вспоминал. Люди радовались, что этот рабби совершил такое — и при этом его не схватили, да и вообще никак не наказали.

Но Каиафа узнал от Малха и другое. Выяснилось, что рабби не только проповедник, но и чудотворец. Он творил чудеса прямо здесь, у стен Храма Господня. Малх рассказал, что сам видел, как он взял на руки младенца, плачущего и покрывшегося пятнами лихорадки, и нежно укачивал его до тех пор, пока он не затих и на смену лихорадке пришел здоровый румянец. Болезнь прошла.

Глядя на неподвижное тело невестки, Каиафа внезапно почувствовал нечто среднее между надеждой и отчаянием. И причиной был не только рассказ Малха, но и вспомнившиеся слова пророка Малахии: «Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел завета, Которого вы желаете; вот, Он идет, говорит Господь Саваоф. И кто выдержит день пришествия Его, и кто устоит, когда Он явится? Ибо Он — как огонь расплавляющий и как щелок очищающий, и сядет переплавлять и очищать серебро, и очистит сынов Левия и переплавит их, как золото и серебро, чтобы приносили жертву Господу в правде. Тогда благоприятна будет Господу жертва Иуды и Иерусалима, как во дни древние и как в лета прежние».

Каиафа покрылся холодным потом. Может быть, он ошибся. А может быть, донесения об исцелениях были правдой, и Малх действительно видел, что делает Сила Божия. Разве не сказал пророк, что «взойдет Солнце правды и исцеление в лучах Его»? Могло ли такое произойти? Что, если человек, пришедший в Храм с возмездием и исцелявший людей с таким состраданием к ним, — последняя надежда Мириам? Что, если он в силах исцелить ее, даже после того как врач расписался в своем бессилии?

— Муж мой! — вывел его из задумчивости требовательный голос Саломеи. — Неужели ничего нельзя сделать?!