Читать книгу "Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов» - Евгений Владимирович Акельев"

обхождении с иностранными народы имели порядочныя поведенции, узаконя, предал непоколебимыя регулы и всему царствующему ИМ ВСЕРОССИЙСКОМУ ИМПЕРИУМУ правы, и чтоб никто смелости не имел нарушать <…> чтоб всякого чина люди <…> бород не носили[429].

Такое поразительное пересечение идей может быть объяснено только тем, что в каких-то неизвестных мне указах или инструкциях второго десятилетия XVIII в. Петр пояснял, что изменение внешнего облика российских подданных необходимо для того, чтобы они имели возможность свободного «обхождения» с прочими «християнскими» народами. Но независимо от того, был ли действительно опубликован такой текст с объяснениями или нет, купцы достаточно точно воспроизвели умонастроения Петра и его окружения.

Рикарда Вульпиус показала, что уже в петровское время среди представителей политической элиты начало формироваться представление о цивилизационном превосходстве Российского государства. Оно выражалось между прочим в отнесении России к числу «политичных» (то есть цивилизованных) народов в противоположность «варварским» народам. Причем вхождение России в число «политичных» народов связывалось именно с петровскими преобразованиями. Понятие «политичный», заимствованное из польского языка и ставшее, по словам Р. Вульпиус, «символом нового мышления», включало в себя и совокупность бытовых элементов, подтверждающих принадлежность к «политичным» или, соответственно, к «неполитичным» народам[430]. Так, английский моряк Джон Дин, служивший в российском флоте в 1712–1722 гг., обратил внимание на фанатичную приверженность русских строгому соблюдению религиозных постов в любых условиях, называя этот обычай «impolitic custom»[431]. Конечно, если Петр и его сподвижники хотели видеть Россию в числе «политичных» народов, они должны были стремиться искоренить наиболее вопиющие и бросающиеся в глаза признаки принадлежности страны к народам «азиатским».

Но в какой степени эти взгляды закономерно приписывать тому Петру, который действовал в конце XVII столетия вскоре после своего возвращения из Великого посольства?

Отвечая на этот вопрос, обратим внимание на то, что некоторые параллели фигурируют и в более ранних источниках. Противопоставление «обычая европейских християнских государств» и российских обычаев обнаруживается в указах 1699–1702 гг. В Манифесте от 16 апреля 1702 г., которым иностранные специалисты приглашались в Россию, отмечалось, что российский монарх стремится «тако учредити, дабы наши подданные коль долее, толь вяще ко всякому обществу и обходительству со всеми иными христианскими и во нравех обученными народы удобны сочинены быть могли»[432].

Но можно погрузиться еще глубже и обратить внимание на то, что сходные идеи обнаруживаются в трактате Юрия Крижанича «Политика» (1663), который хранился в библиотеке уже упоминавшегося выше Сильвестра Медведева. В этом сочинении, рассуждая о российском воинском платье, Ю. Крижанич отмечал:

Русское обличье не отличается ни красотой, ни ловкостью, ни свободой, а, скорее, говорит смотрящим людям о рабской неволе, тяготах и малодушии. Наши воины ходят, стянутые тесными платьями, будто бы их запихали в мех и зашили [в нем], головы у них голые, как у телят, бороды запущены, и [они] кажутся более похожими на лесных дикарей, нежели на ловких и храбрых воинов. <…>

Итальянцы и испанцы лицом красивее нас и живут в очень знойных странах, однако они носят волосы и не стригут голову наголо, а стригутся лишь для пущей красоты и привлекательности. А нам, живущим в морозных странах и некрасивым от природы, гораздо нужнее носить волосы, чтобы скрыть грубость наших лиц, стать красивее и достойнее, укрыть уши от крутого мороза и возбудить храбрость у наших воинов. Однако мы предпочитаем подражать варварским народам – татарам и туркам, – нежели благороднейшим из европейцев. <…>

Татарский хохол на темени и польский хохол на лбу ничем не лучше наготы. Волосы, по русскому обычаю, беспорядочно запущены до того, что они мерзко покрывают лицо и придают дикарский вид. А запущенная борода делает воинов старше, чем они есть на самом деле, и они бывают не так страшны врагам[433].

Вряд ли можно говорить о прямом влиянии этих идей на Петра I и его окружение: «Политика» Ю. Крижанича в XVIII в., по словам А. Л. Гольдберга, «находилась в полном забвении на полках библиотеки Печатного двора»[434]. Однако не исключено, что в последнее двадцатилетие XVII в. идеи Крижанича, высказанные в «Политике», были хорошо известны в среде русской политической и культурной элиты. Как известно, этот памятник, как и другие труды Ю. Крижанича, находился в библиотеке Сильвестра Медведева, которая после ареста последнего в сентябре 1689 г. была передана на Московский печатный двор. Еще С. М. Соловьев предположил, что «Политика» Крижанича «была наверху у великого государя» и «не оставалась без влияния»[435]. К этому мнению присоединился П. А. Безсонов, считавший, что сочинения Крижанича в конце XVII в. пользовались большим почетом в книжной среде[436]. А. Л. Гольдберг подверг этот тезис сомнению, отметив, что «история рукописного наследства Крижанича нуждается в дальнейшем изучении, и пока у нас нет достаточных оснований полностью соглашаться с Безсоновым, утверждавшим, что сочинения Крижанича в конце XVII в. были хорошо известны в Москве»[437].

Однако подобные идеи Петр мог усвоить не только из чтения Крижанича. В действительности обычай русских носить бороду воспринимался многими западноевропейскими путешественниками в качестве азиатского обычая вплоть до второй половины XVIII в.[438] Подобные взгляды могли быть усвоены Петром при общении с иностранцами (Гордоном, Лефортом). Любопытно, что сходные идеи обнаруживаются, например, у Андрея Ивановича Лызлова в главе «о вере и обычаях татарских», где он, кажется, несколько пренебрежительно описывает обычай татар не стричь бород: «Породою суть: возраста средняго, обличия широкаго, черноватаго, очей черных, страшно выпуклых, брад долгих, а редких, наподобие козлов, ихже мало стригут»[439].

Итак, вероятнее всего, Петр I являлся сторонником гораздо более радикального взгляда на брадоношение из всех, которые нам приходилось анализировать (см. с. 120 в этой книге). Он не ограничивался, подобно Димитрию Ростовскому, взглядом на брадоношение/брадобритие как на явление, не имеющее отношения к духовной жизни. Действительно, этот «либеральный» взгляд не предусматривал никакого принуждения: поскольку брадоношение/брадобритие вообще негреховно, то люди могут выбирать, брить лицо или нет. Петр резко противопоставлял традиционный российский облик, отождествляемый им с обликом «татарских и протчих бусурманских народов», и внешний вид подданных «европейских государств», который декларировался как «християнский». Реформа Петра I, таким образом, как бы упраздняла унаследованные от татар «бусурманские» обычаи и вводила обычаи «европейских християнских государств». Если Петр действительно держался таких взглядов, то становится понятным, почему борьба с брадоношением играла столь важную роль в его политике.

II

Указ

Твоему, великого государя, указу учинились непослушны.

Из донесения тарского воеводы М. И. Воронцова-Вельяминова, 1705 г.

19. «Ныне нам и