Читать книгу "С первого взгляда (Юмористические рассказы) - Станислав Васильевич Родионов"

одежды, при­казала:

— Расскажите о нас.

— Среди вас есть красавица.

— Это мы знаем.

— Она прекрасна, как медуза.

— А это хамство.

Парень с усами стал еще красней и крикнул:

— Лубезный маг, за такой звер худо бывает.

— Угадываю, что из вас никто не видел медуз.

— Борис Николаевич, я вас не узнаю! — дернул его за рукав Чернов.

— А это тоже я, — обернулся Борис Николаевич.

— Да, он и такой бывает, — почему-то грустно и тихо подтвердила Вера.

— Так расскажите про меня, — потребовала кра­савица низким приятным голосом.

— Пожалуйста. Вы были замужем, но неудачно.

Ребята и девушки с интересом уставились на Бориса Николаевича.

— Ваш муж был красив, высок и занимал прилич­ное общественное положение. Например, был ученым или военным.

— Аспирантом, — тихо подсказала девушка без одежды.

— Могу заверить, что следующий муж будет высо­ким, красивым и будет занимать высокое обществен­ное положение. Например, ученым или военным. В об­щем, водопроводчика вы не полюбите.

— А вам не кажется, что вы говорите гадости? — взглянула красавица мрачно-серыми глазами.

— О, красавица, люди часто правду называют га­достью.

— Вы так угадываете, как будто с ней знакомы, — сказал кто-то из компании.

— С ней я незнаком, но я знаком с ними. Могу уга­дать, что этот человек совершенно напрасно смотрит на красавицу. Он не вышел для нее рангом...

Стол заметно дрогнул. Усатый встал и подошел к Борису Николаевичу:

— Выдэм, дарагой, поговорым...

— Спасибо, но я не умею драться.

Черновы и Вера поднялись одновременно. Борис Николаевич улыбнулся красавице и поплелся за ними.

В электричке все молчали.

— Разве что-нибудь случилось? — весело спросил Борис Николаевич. — А вы знаете, я еще угадал, по­чему она разошлась с аспирантом, зачем приехала на Юг и что будет с ней в будущем.

Это был первый случай, когда он говорил, а они молчали.

— Вот не думал, что Борис Николаевич может устроить дебош, — сказал Чернов, как говорят о наша­ливших чужих детях.

— Давно собирался вам кое-что сообщить, — дове­рительно нагнулся к Чернову Борис Николаевич. — Я верю, что ваши корабли очень добротны. Но пла­вать на них наверняка неинтересно и нудно, и я бы ни­когда не отплыл на вашем корабле.

  VI

Вера укладывала вещи. Через три часа улетал са­молет. Там, где требовалась мужская рука, Вера звала Чернова.

Борис Николаевич потерянно бродил по комнате, изредка попадая жене под ноги. Наконец все было со­брано и чемодан набит доверху.

Вера на всякий случай спросила:

— Боря, у тебя больше ничего нет?

Он словно ждал вопроса: рухнул на колени, сунул руку под кровать и выволок тяжелый белый мешок.

— Господи, моя наволочка! — ахнула Вера.

Она опустила руку в наволочку и вытащила целую горсть камней. Из горсти торчал сплющенный каме­шек. На его плоских боках самым великим художни­ком были изображены совершенно одинаковые миниа­тюры: четкий ярко-каштановый горизонт, а над ним бледно-зеленоватое, до легкой дрожи на рассвете, небо.

— И ты хочешь это везти в город? Самолетом?

— Хочу, — признался Борис Николаевич.

— Да ты с ума сошел! Здесь килограммов три­дцать каменюг! Выбрасывай немедленно!

— Верочка, не выброшу — пешком понесу, а не вы­брошу.

Он так сказал, что она внимательно на него посмо­трела, бессильно опустилась на кровать и заплакала.

— Вера, успокойся, кое-какие можно выбросить...

— Люди... везут груши... мы... камни... — всхли­пывала она.

Борис Николаевич беспомощно поправлял очки. Ему было и жаль Веру и непонятно, как можно пла­кать из-за лишнего груза.

Она так же внезапно перестала плакать, как и на­чала, вытерла лицо и взялась за вещи. Он знал, что теперь галька будет упакована.

Сказав, что забыл на берегу маску, Борис Нико­лаевич пошел к морю.

Ему хотелось побыть с ним наедине, хотя бы не­сколько минут. Дойдя до безлюдного места, он опу­стился на валун...

Море — великолепный умелец. Им наработаны го­ры декоративной гальки, и оно все работает и работа­ет... Что бы в него ни бросили, оно обязательно при­ложит руки-волны и выбросит на берег смешную фи­гурку из деревяшки, красное яйцо из кирпича или зе­леноватую льдинку из стекла. На берегу встречались окатанные консервные банки, дамские туфли, алюми­ниевые кружки, деревянные весла... Все это приобре­ло мягкие и причудливые формы. Тысячи людей приез­жали сюда и купались в море. Не потому ли так много окатанных людей...

В море, как и в костер, можно смотреть часами. Огромное и могучее, трудно с чем-либо сравнимое, оно спокойно шуршало у ног маленького и хрупкого чело­века. Перед ним был иной прекрасный мир, в который люди еще только учились заглядывать.

Города, народы и цивилизации не могли исчезнуть бесследно, как не может исчезнуть мысль. И ему каза­лось, что в этих вековых волнах спрятано все ушедшее из мира. Поэтому люди немеют перед ним и не могут оторвать глаз, словно пытаются вспомнить то, что ни­когда не вспоминается.

Борис Николаевич встал. Нужно было идти. Он последний раз добежал глазами до горизонта. Затем резко нагнулся, взял серую, самую простую гальку и приложил к щеке. И она прижалась к нему шершавым и теплым боком.

Лерит

Каждое утро мы вдвоем отправлялись в маршрут — в накалявшийся дрожащий день. Лера шла сзади с прибором, и, когда б я ни оглянулся, на меня спо­койно смотрели большие синие глаза. Даже когда мое тело высыхало так, что мне хотелось повалиться в ломкую траву и лежать, лежать до прохладного вечера. Но на ее глазах я бы не упал даже от пули.

— Устала? — спрашивал я вечером, подходя к ла­герю и цепляя ногами каждую кочку.

— Подумаешь! — отвечала Лера, и в ее синих гла­зах бежали синие огоньки.

— Коня на скаку остановит, — сказал кто-то за ужином.

— Да... В горящую избу войдет, — согласился на­чальник партии.

Лерины волосы выгорели до стеклянного блеска. Голубые брючки через неделю стали белесыми, как палатка. Даже белая кофточка обесцветилась. Только глаза синели на ошпаренном солнцем лице. И никакой косметики, да и какая косметика в поле.

И может быть, в этот момент я влюбился, потому что все мы воспитаны на героическом. Мужчины-гео­логи тем более умеют ценить в женщине силу.

Влюбился я в Леру последним, но