Читать книгу "Морские звезды - Питер Уоттс"

Вокодер Актона журчит, на воздухе это оказалось бы печальным смехом.

— Я иногда слишком себя переоцениваю, Лен. Когда я внутри и мне плохо, все рассыпается на глазах, я не знаю, что делать, и кажется, будто стоит выйти наружу — и чешуя спадет с глаз. Такая почти религиозная вера. Все ответы. Прямо тут.

— Это нормально, — произносит Кларк, ведь так лучше, чем просто молчать.

— Только иногда ответ ничего особенного тебе не дает, понимаешь? Иногда ответ — это нечто вроде «Забудь об этом. Ты в полной жопе». — Актон смотрит на мертвого кита. — Ты не можешь выключить свет?

Темнота поглощает их, словно одеяло. Кларк тянется сквозь нее и притягивает Карла к себе:

— Что ты хочешь сделать?

Снова механический смех.

— Кое-что, о чем прочитал. Я думал…

Он трется своей щекой о ее.

— Понятия не имею, что я думал. Когда оказываешься внутри, то превращаешься в гребаную жертву лоботомии, и появляются разные глупые идеи. А когда выбираешься наружу, проходит какое-то время, прежде чем просыпаешься и осознаешь, каким же тупым кретином был. Я хотел изучить надпочечную железу. Думал, это поможет мне противостоять истощению ионов в синаптических соединениях.

— Ты знаешь, как это сделать.

— Ну, в общем, все равно дерьмово получилось. Я там не могу нормально думать.

Она даже не пытается спорить.

— Извини, — жужжит Актон через какое-то время.

Кларк гладит его по спине, словно два куска пластика трутся друг о друга.

— Думаю, я могу тебе все объяснить, — добавляет он. — Если тебе, конечно, интересно.

— Естественно. — Но она понимает, что это ничего не изменит.

— Ты знаешь, что в мозге существует определенный участок, контролирующий движение?

— Да.

— И если, предположим, ты стала пианистом, то часть, управляющая руками, буквально расширяется, занимает большее пространство этого участка из-за повышенной потребности в управлении пальцами. Но вместе с этим что-то теряется. Прилегающие участки переполняются. В результате ты не можешь так же хорошо двигать пальцами ног или изгибать язык, как было до усиленных занятий музыкой.

Актон замолкает. Кларк чувствует его руки, слегка обнимающие ее.

— И я считаю, что нечто подобное случилось со мной, — наконец произносит Карл.

— Каким образом?

— Я думаю, нечто в моем мозгу выросло, натренировалось, распространилось и заполнило остальные части. Но оно функционирует только в окружающей среде с высоким давлением, понимаешь, именно оно заставляет нервы работать быстрее. Поэтому когда я возвращаются внутрь, то новая часть отключается, а старые вроде как теряются.

Кларк качает головой.

— Мы уже говорили об этом, Карл. В твоих синапсах просто не хватает кальция.

— Это не все. Это вообще больше не проблема. Я поднял уровень ингибиторов. Не полностью, но достаточно. Но у меня все еще есть эта новая часть, а старые я найти не могу. — Она чувствует его подбородок на своей голове. — Мне кажется, я уже не совсем человек, Лен. Если принять во внимание, каким я был, может, это не так уж и плохо.

— А что она делает? Конкретно эта новая часть?

Отвечает он не сразу:

— Это вроде как еще один орган чувств, только он рассеянный. Своего рода интуиция, только очень резкая, четкая.

— Рассеянная, но четкая.

— Ну да. Это проблема — объяснить, что такое запах, человеку без носа.

— Может, это не то, что ты думаешь. Я имею в виду, нечто изменилось, но это не значит, что ты можешь вот просто так… заглянуть в человека. Может, у тебя всего лишь какое-то расстройство настроения. Или галлюцинация. Ты не можешь знать наверняка.

— Я знаю, Лен.

— Тогда ты прав. — Гнев струйкой сочится изнутри. — Ты больше не человек. Ты меньше, чем человек.

— Лени…

— Люди должны доверять друг другу, Карл. Нет ничего особенного в том, чтобы верить тому, кого знаешь. И я хочу, чтобы ты мне верил.

— Но не знал.

Она пытается услышать грусть в этом синтезированном голосе. На «Биб» та, может, и пробилась бы на поверхность, но на станции он бы никогда этого не сказал.

— Карл…

— Я не могу вернуться.

— Ты здесь — это не ты. — Она отталкивается прочь, разворачивается и уже едва различает его силуэт.

— Ты хочешь, чтобы я снова стал, — она слышит сомнение в его словах, даже через вокодер, но знает, это не от вопроса, — омерзительным и полным ненависти уродом.

— Не будь дураком. У меня в жизни было немало уродов, поверь мне. Но, Карл, это какой-то слишком дешевый трюк. Ты вышел из волшебного ящика и — опа! — превратился в мистера Хорошего Парня. Зашел — и снова обернулся Ситэкским Душителем.[28]В реальности так не бывает.

— Откуда ты знаешь?

Кларк держится на расстоянии, она знает. Реально лишь то, что приносит боль. Реально то, что происходит медленно, мучительно, когда каждый шаг вырезан криками, угрозами и ударами.

Его перемена станет реальна только в том случае, если Карла изменит сама Лени.

Естественно, она не говорит ему об этом, но, разворачиваясь и оставляя его на дне, боится, что говорить и не надо. Он сам все знает.

Она просыпается сразу, напряженная и встревоженная. Повсюду тьма — свет выключен, Лени даже закрыла датчики на стене — но это близкая, знакомая мгла ее собственной каюты. Что-то стучит в корпус, постоянно и настойчиво.

Снаружи.

Коридор достаточно освещен для глаз рифтера. Наката и Карако неподвижно стоят в кают-компании, Брандер сидит в библиотеке; экраны не горят, все фоновизоры висят на своих местах.

Звук пробивается и сюда, не такой сильный, как прежде, но хорошо различимый.

— Где Лабин? — тихо спрашивает Кларк. Элис кивает в сторону переборки: «Где-то снаружи».

Лени спускается по лестнице в шлюз.

— Мы думали, ты ушел, — говорит она. — Как Фишер.

Они парят между станцией и дном. Кларк протягивает к нему руку, Карл отшатывается.

— Сколько времени прошло? — Слова выходят слабыми, металлическими вздохами.

— Шесть дней. Может, семь. Я не откладывала… не хотела вызывать тебе замену…

Он не реагирует.

— Мы иногда видели тебя на сонаре, — добавляет она. — Недолго. А потом ты исчез.

Тишина.

— Ты заблудился? — спрашивает она, помедлив.