Читать книгу "Одесская сага. Троеточие… - Юлия Артюхович (Верба)"

Клуб Иванова был заполнен до краев даже на утренних и дневных сеансах. После похода парами приходили семьи, потом женские компании, чтобы еще раз пережить вместе с героинями все сюжетные коллизии.

Феноменальный успех отчасти можно было объяснить тем, что обе разлученные в детстве близняшки – богатая скромница и выращенная цыганами оторва – уживались как равноправные личности практически в каждой молдаванской даме от пятнадцати до восьмидесяти.

Ася Ижикевич, которая третий раз за неделю волновалась, как будто впервые, и доводила себя до гипертонического криза, сопереживая индийским страстям, принимала активное участие в происходящем на экране:

– Та врежь ты уже этой суке! Шо ты как потерпевшая! Здоровая же девка! Вон кровь с молоком, сиськи, как каравай! На ней пахать же можно, а она сдачи не дает! – причитала она.

– Мадам Ижикевич, та помолчите, дайте послушать! Вы мне это каждый вечер и так пересказываете, – стонала Полина Голомбиевская.

– Слушайте, – громко шептала Ида Львовна, – а как она ходит босая, и пятки не репаные и не черные? Вот я только по квартире два раза пробегусь, и такие трещины и натоптыши! Потом к педикюрше срочно все срезать, а эта так гоцает по камням и хоть бы хны!

Во дворе все дети, как только мадамы, развесив стирку, отправлялись «делать базар», пытались, как героиня фильма, обмотаться на четырнадцать оборотов в сари из мокрых простыней. Мешали прищепки и затрещины от бдительных хозяек.

Евгения Ивановна Косько держала марку и в массовом кинобезумии не участвовала. Наслушавшись во дворе и дома о вершине современного киноискусства, она таки пойдет сама, подгадав время, когда на сеансе не будет никого из дворовых.

– Хм-м, – глядя в стену, произнесет она вечером. – Посмотрела я эту вашу индийскую оперетту. А это одна играла или реально близняшки?

– Ба, одна. Я в газете читала, – отозвалась Люда.

– Феерические спецэффекты… Как они это сделали? – задумчиво процедила Женя.

– Мам, ты видела, какие там платья? А какие они красивые! – вступила Нила.

– Какие там платья? Тряпкой обмотались! Вон Людка из портьер себе в детстве такое мотала. Но как они их… ее… чтоб сразу две в кадре?

– Та далось тебе, как они это сделали! Скажи, тебе фильм хоть понравился? – не отставала Нила.

Женя молчала и, пожевав губами, подбирая слова, заговорщицки выдала:

– Я вот что думаю… Его надо Лидке показать. Ее точно удар хватит. На втором танце.

Никого не будет

Люда в сентябре сразу не поняла – ну припухла грудь – на месячные, наверное, ну что-то долго нет. Так купались в августе, вода холодная, может, опять «первый этаж» застудила. В октябре она забеспокоилась и пошла провериться.

– Тося! – прижмется она к мужу вечером. – А кто у нас будет? Как ты думаешь?

– В смысле? – шепнул Толик. Напротив их дивана в кроватке сопела двухлетняя Юлька.

– В прямом. У нас будет ребеночек.

Толик приподнялся на локте:

– Как это?

– Как и в прошлый раз. Тем же путем! Ты что, не рад?

Толик резко сел. И взмахнул руками:

– Косточка… ты уверена?

– Ну да. Я сегодня у врача была. Восемь-десять недель. Как думаешь, кто у нас будет? Мальчик или девочка?

Толик тяжело молчал и выдавил:

– Никого у нас не будет.

– Но…

– Я сказал. Я принимаю решения. Никого у нас не будет. Пока.

– Как? И что мне делать?

– Аборт делать. Как все.

– Почему аборт? Я что, нагуляла? Верба, ты чего?

– Это ты чего? Ты что, не понимаешь? Как маленькая! У меня зарплата аспиранта девяносто рублей. Рейсов нет. Подрабатываю по ночам у Нилы на заводе в цеху – еще тридцать. Как мы четверых прокормим, ты подумала?

– Каких четверых?!

– Нас двое и двое детей. Четыре. Сто двадцать на четыре. Тридцать рублей на человека в месяц. Ты сможешь прожить? За квартиру заплатить? Одежду купить? Нам никто не поможет. Они сами еле концы с концами сводят.

– Я не хочу аборт, – Людка заплакала. – А если я пойду работать?

– И уйдешь в декрет через полгода? Куда работать? А Юлю в сад? А за сад сколько платить?

– Разве так можно? – Люда отвернулась, набила в рот угол подушки и зарыдала.

Толик беспомощно гладил ее по плечу:

– Не плачь. Мы не потянем. Или ты хочешь родить, а потом в интернат сдать? Того, кто слабее или кто жрет больше? А? Я обещаю: у нас будут еще дети. Дай на ноги встать. Узнай там у врача, сколько денег. Я одолжу.

Люда молчала. Она оставит Юлю с бабой Женей и снова сгоняет в женскую консультацию на Болгарскую. Пряча глаза, шепотом, заливаясь краской, спросит главного гинеколога Молдаванки Йосифа Семеновича, Йосю, про аборт. Тот удивится:

– Ты ж позавчера так радовалась. Что уже стряслось? Подумай, Верба, ты ж первым забеременеть сколько не могла. И родили отличную девку. А тут второй. И разница хорошая будет – в три года.

Людка тихо плакала и отрицательно качала головой:

– Не могу… мы не можем.

– Понятно… – вздохнет Йося и назначит время.

Накануне Людка попросит у Нилы:

– Купи мне тоже выпить. Я все равно не усну, трясет.

Она вытянет руки – тремор был, как у Павы с похмелья.

– А еще не пила, – грустно пошутит Людка, выпьет залпом, один за другим, два стакана портвейна и пойдет по стеночке спать.

Утром ее мутило то ли от страха, то ли с похмелья. Она в пол-уха слушала врача, стоя с простынкой в руках на обжигающе холодной плитке в абортарии при роддоме.

– Ты точно решила? Еще не поздно уйти. Ладно… На раннем сроке анестезия не положена. Но я так не выскабливаю. Уколем, будет легче.

После вчерашнего алко-обезболивания укол не подействовал. Людка прокусила губу, вросла ногами и пальцами в гинекологическое кресло. Больнее было слышать все эти шкрябающие звуки и звяканье металла. Она задрала голову и заливалась слезами, стараясь не думать, что́ горячее шмякается с кровью в лоток.

– Полежи хоть пару часов. Это не рекомендация. Это обязательно, – велел Йося. Она сползла с кресла, шатаясь, зашла в общую палату и завалилась на бок на клеенчатую койку.

– Что, в первый раз? – окликнула ее соседка у окна. – Да не реви ты так! Выживешь. Я первый раз тоже плакала. А сейчас раз в год – как на работу. Вот еще минут десять полежу и как раз успею после обеденного перерыва на завод, а то мастер все мозги проест.

Аборты в СССР запретили в 1934-м, а легализовали в 1955-м. К 1964-му официальная статистика абортов достигла пика – более семи миллионов в год. Анестезии на раннем сроке не полагалось. Больничных тоже. Справку об отсутствии на работе по причине аборта брать боялись. Несмотря на легальность процедуры, на собраниях за это осуждали и публично позорили. Поэтому уже через пару часов, истекая кровью, женщины выходили на работу. К 1977-му число абортов снизилось и стабилизировалось до пяти миллионов в год. Людка не знала статистики. Она хотела умереть. Здесь и сейчас – на клеенчатой койке, от боли, стыда и горя.