Читать книгу "ПроЖИВАЯ. Как оставаться счастливым, проживая самые сложные моменты жизни - Ольга Савельева"

Неужели Бог не понимает, что зачастую самоубийство – это не попытка умереть, а попытка избавится от боли?! Неужели он не понимает, что болезнь в человеке порой сильнее его самого?

Я расплакалась. Не может Бог не понимать, он же самый Мудрый. Он же Отец! Как не простить ребенка своего?

– Что случилось? – спросил муж, который опять оказался рядом.

Я кивнула на объявление.

– Вот ты как понимаешь это объявление? – спросила я, вытирая слезы. – Бог обиделся и не прощает тетю Галю? А если человек расстался с жизнью, потому что… ну не знаю, психически болен или не смог перенести боль страшную, физическую, но при этом он хороший человек, который, скажем, помог мне и многим другим людям. Почему я не могу за него помолиться?

– Я знаешь, как понимаю это? Бог дал человеку жизнь, – задумчиво ответил мой муж. – Жизнь – это дар. А человек как бы выбросил этот дар, отказался. Не надо ему как будто. А ведь в жизни у каждого разные испытания, а некоторые из них и правда невыносимые, чудовищно тяжелые… Бог не обиделся. Наоборот. Просто… он как бы говорит: бесполезно молиться и свечи ставить, ибо человек нигде сейчас. Не в царствии небесном, а нигде. И молитва не дойдет до адресата, и свеча… В этом смысл. В предупреждении: она «нигде».

Мне не хватало понимания. Как это она нигде? Она хорошая женщина, просто болела. Но при жизни ведь сделала много добрых дел и теперь живет в сердцах тех, кому помогла. А не нигде.

В моем сердце, например, она точно живет…

Вот почему, когда мы идем в фитнес-клуб, то берем тренера по фитнесу, чтобы он подсказал, как нам накачать мышцы правильно. Мы находим себе тренера по теннису, по инвестициям или по другим тренировкам.

ПОЧЕМУ МЫ НЕ КАЧАЕМ ДУШЕВНЫХ МЫШЦ? ГДЕ У НАС ТРЕНЕР ТАКОЙ? НАСТАВНИК? ДУХОВНИК? Я ОЩУЩАЮ СИЛЬНЫЙ ПРОБЕЛ В ЭТОМ ПЛАНЕ: МНОГО ВОПРОСОВ – И СОВСЕМ НЕТ ОТВЕТОВ.

Вдруг я увидела тетушку, которая работает в церковной лавке. Я ее знаю. Ее дочка училась со мной в одной школе.

Она кивнула мне и улыбнулась. И я, повинуясь минутному порыву, подошла к ней и выпалила:

– У моей подруги была депрессия. Она покончила жизнь самоубийством. Я никак не могу поставить свечу за упокой ее души? И написать записку не могу?

– Если это душевное расстройство, то разрешается. Даже отпевают, но только справка нужна.

– Правда?

– Да. Это же не человек себя убил, а болезнь его убила… Бог понимает…

– Ох… Бог очень мудрый…

– Конечно. Он же Бог…

– Спасибо вам. Привет дочке передавайте…

Я встала – и поставила свечку за Галю. И записку написала за упокой.

У меня нет справки, но кому ее предъявлять? Богу?

Господи, спаси и сохрани.

Ко мне подошел мой муж и спросил:

– Все-таки поставила?

– Да. Бог все понимает. Он очень мудрый.

– Так и есть. Как ты?

– Мне легче… Намного. А еще знаешь что?

– Что?

– Я очень рада, что ты справился и мы вместе.

Какая ты

Лена досталась мне от мамы. Сначала она дружила с ней, а потом как-то и мы подружились.

Лена была намного младше мамы и намного старше меня. Прямо математический ребус, а не Лена.

В итоге мы с ней в какой-то период времени сильно сдружились, и я шутила, что «донашиваю» Лену за мамой. Она искренне хохотала над этой фразой. У меня вообще всегда получалось ее рассмешить.

Я не знаю, почему Лена выбрала меня в друзья. Я молодая, глупая и бедная. А Лена – взрослая, мудрая и обеспеченная.

У нас, параллельных прямых, совсем нет точек пересечения. Только общий смех. Зато его было много.

Когда мы вместе гуляли, нам все было смешно. Вот просто все. Лена говорила, что я ей «качаю щеки», потому что со мной они все время растянуты в улыбке. Мне было приятно, хотелось и дальше быть фитнес-тренером для щек.

Однажды летом мы с ней пошли гулять в Парк Горького. Лена позвонила и попросила:

– Сходи со мной в парк? Мне очень нужно. Потому что мне сейчас грустно.

И я пошла. Конечно, пошла. С удовольствием.

Лена грустила, потому что обнаружила, что ее сыновья-погодки совсем выросли. Им уже двенадцать и четырнадцать лет, у обоих есть девушки, и оба мечтают уже жить отдельно.

В тот август они уехали в лагерь, а Лена чувствовала себя… ненужной. Не надо ни о ком заботиться, никому не надо стирать, готовить тоже не надо. Дома – пусто.

Мне хотелось ее поддержать. Но у меня тогда еще не было детей, поэтому я не знала правильных слов.

Сегодня я бы сказала что-то вроде: «Лучшее, что могут сделать родители для своих детей, – научить их жить без родителей. Лена, ты смогла. Это очередной этап. Это так здорово, поздравляю!»

А тогда я сказала:

– Знаешь, Лен, я в детстве читала книгу про Питера Пена. Питер Пен – это мальчик, который не хочет взрослеть. У него, например, до сих пор молочные зубы. Он забавный, но его проблема в том, что он сказочный персонаж. А твои сыновья – настоящие мальчики, будущие мужчины. И они хотят взрослеть: менять молочные зубы на коренные, а детские привычки – на взрослые. Это так хорошо и так правильно. И то, что ты грустишь, тоже правильно. Твои дети – настоящие, а не Питеры Пены.

Я запнулась. Получился прямо тост.

Тогда не было возможности купить кофе на каждом углу, и у нас с собой был маленький термос с кофе: Лена пила из крышечки, а я – из самого термоса. Так вот хотелось прямо чокнуться после моей пламенной речи про Питера Пена.

Лена заплакала. И сказала, что ходит к дорогому психологу, чтобы отрабатывать вот эту сепарацию детей. Но все сеансы психолога не помогли ей так, как эти мои слова.

А мне было так приятно, что я тоже заплакала.

Вот такие, заплаканные, мы дошли до аттракционов, где была карусель – такие сиденья на цепочках. На ней почему-то никто не катался. Лена спросила:

– Может, прокатимся?

А я ответила:

– Конечно, давай.

Мы уселись на ту карусель, полетели по кругу, и нашими платьями задорно играл ветер, слезы высохли, и мы как давай хохотать – это получалось у нас всегда и лучше всего.

Прекрасный был день, невозможно прекрасный…

Потом наступила осень и мой день рождения. На него Лена сделала мне дорогущий подарок – красивейшее платье с ручной вышивкой.

Я знаю, сколько оно стоит, потому что мы вместе его мерили. Точнее Лена померила в одном из магазинов и говорит: «На мне такое не очень сидит, а у тебя с талией дела получше обстоят, померь».