Читать книгу "Погода – это мы - Джонатан Сафран Фоер"

Скрэнтон пишет: «Мы вольны выбирать образ жизни не больше, чем вольны нарушать законы физики. Мы выбираем из возможного, не ex nihilo»[327].

Да, наши действия ограничены, а параметры возможностей задаются традициями и несправедливостью системы. Наша свободная воля не всемогуща – мы не можем творить все, что нам заблагорассудится. Но, по словам Скрэнтона, мы свободны выбирать из возможных вариантов. И один из таких вариантов – это делать экологически осознанный выбор. Выбрать что-нибудь растительное из меню ресторана или в продуктовом магазине не требует нарушения законов физики – ни даже выборов «зеленого» президента. И хотя утверждение, что индивидуальные решения обладают абсолютной силой, может быть одним из мифов неолиберализма, утверждение, что индивидуальные решения не имеют вообще никакой силы, является мифом пораженческим. Силой обладают действия как на макро-, так и на микроуровне, и, когда речь заходит о предотвращении уничтожения планеты, безнравственно сбрасывать со счетов любые из них, а также заявлять, что, раз «макро» недостижимо, с «микро» не стоит даже пытаться.

Да, нам нужны структурные изменения – нам нужен глобальный переход с ископаемого топлива на возобновляемые источники электроэнергии. Нам нужно заставить правительство принять нечто подобное налогу на углеродные выбросы, сделать обязательной маркировку продуктов с информацией о влиянии их производства на окружающую среду, найти устойчивую замену пластику и построить города, где можно будет ходить пешком. Нам нужно нравственно переосмыслить отношения Запада с Глобальным Югом. Возможно, нам потребуется даже политическая революция. Эти изменения потребуют сдвигов, которые не под силу отдельным людям. Оставив в стороне тот факт, что коллективные революции совершаются отдельными людьми и подкрепляются тысячами индивидуальных революций, у нас не будет возможности достичь своей цели ограничить уничтожение окружающей среды, если отдельные люди не примут очень личного решения изменить свои пищевые привычки. Разумеется, это правда, что один человек, решив перейти на растительную диету, не изменит мир, но правда и то, что несколько миллионов таких решений его изменят.

В ответ на изменения в образе жизни, предложенные Уайнсом и Николас, Скрэнтон пишет:

«Последовать [их] рекомендациям означало бы полностью отказаться от современного образа жизни. Это означало бы выбрать отшельническое, изолированное существование и отказаться от любой глубокой связи с будущим. В самом деле, принять доводы Уайнса и Николас всерьез означало бы признать, что единственным по-настоящему нравственным ответом на глобальное изменение климата является самоубийство. Более эффективного способа уменьшить собственный углеродный след просто не существует. Как только вы умираете, вы прекращаете потреблять электроэнергию, перестаете есть мясо, жечь бензин, и у вас точно больше не будет детей. Если вы действительно хотите спасти планету, вам следует умереть».

Это крайнее допущение. Представьте, что вы согласны не есть продуктов животного происхождения до ужина и совершать в год на два полета меньше. Если оставить в стороне вопрос, смогли бы вы это сделать или нет, разве это похоже на «отшельническое, изолированное существование»? Или это похоже на разумную поправку? Это правда, принятие решений в пользу здоровья планеты положит конец нашему необузданному гедонизму, но разве так мы определяем «современную жизнь»? Если да, то положить ей конец стало бы облегчением. Только такими решениями, такими поправками мы сможем гарантировать «глубокую связь с будущим».

Не существует более эффективного способа уменьшить собственный углеродный след, чем умереть, но это предполагает, что углеродный след каждого независим от следов остальных. Вы не едите в одиночку, если только не покупаете продукты и не съедаете их тайно. Наш пищевой выбор заразителен для общества и всегда влияет на окружающих нас людей – супермаркеты отслеживают каждый проданный товар, рестораны изменяют меню под запросы клиентов, комбинаты общественного питания отмечают, какие продукты чаще выбрасываются, и, делая заказ в ресторане, мы говорим: «Мне то же самое». Мы едим семьями, сообществами, народами и – все больше и больше – всей планетой. Индивидуальный потребительский выбор может активировать «сложную, рекурсивную динамику» – коллективное действие, – которая станет развивающей, а не парализующей. Да, акт самоубийства может воздействовать на окружающих, но это воздействие конечно. Но мы не могли бы заставить свои пищевые привычки прекратить воздействовать на окружающих, даже если бы захотели.

Еще более важен вопрос, что именно мы пытаемся спасти. «Если вы действительно хотите спасти планету, вам следует умереть», – пишет Скрэнтон. Но мы хотим спасти не планету. Мы хотим спасти жизнь на планете – жизнь растений, жизнь животных и жизнь человека. Принятие неизбежной жестокости нашего существования – это первый шаг к тому, чтобы сократить ее до минимума: мы должны потреблять природные ресурсы, чтобы выжить. Это останется истиной для любой политической утопии. Но многим видам, включая человека, удается жить в гармонии с природой, и они делают это, не совершая самоубийств. Они делают это, беря у планеты меньше, чем она может произвести, и питая экосистемы. Они делают это, живя так, словно у них есть только одна Земля, а не четыре. Относясь к планете как к своему единственному дому.

Далее Скрэнтон описывает самоубийство Дэвида Бакела, приходя к заключению, что «самопожертвование доводит логику личного выбора до конечной цели».

Я не оправдываю ни самоубийство Бакела, ни самоубийства в принципе. Но важно помнить, что он совершил самоубийство не для того, чтобы сократить свой углеродный след. Его самосожжение – вполне в духе публичных самосожжений буддистских монахов в знак протеста против войны во Вьетнаме – было явно обставлено так, чтобы иметь свидетелей, оставить ожог в общественной совести, разжечь костер перемен. Оно превратило акт самоуничтожения в оружие, чтобы напомнить нам, что мы не хотим самоуничтожаться.

«Настоящий выбор, который стоит перед всеми нами, заключается не в том, что покупать, летать ли самолетами, или заводить детей, или нет, а в том, есть ли у нас желание обязать себя жить нравственно в разрушенном мире, где коллективное выживание человечества зависит от некой экологической благодати».

Что такое жить нравственно, как не делать нравственный выбор? Сюда относится выбор, что покупать, летать ли самолетами и сколько заводить детей. Что такое природная благодать, если не сумма ежедневных, ежечасных решений брать не больше, чем уместится в руках, питаться, не потворствуя желудку, создавать себе ограничения, чтобы мы все могли разделить то, что останется?

«Я не могу защитить дочь[328] от будущего и даже не могу обещать ей лучшей жизни. Все, что в моих силах, это научить ее: как проявлять заботу, как быть доброй и как жить, не нарушая границ природной благодати. Я могу научить ее быть суровой, но жизнерадостной, гибкой и благоразумной, потому что ей придется бороться за самое необходимое. Но мне также нужно научить ее сражаться за правое дело, потому что это не чье-то сугубо личное дело. Мне нужно научить ее, что все вокруг смертно, даже она сама и я, и ее мать, и весь знакомый нам мир, но с принятия этой горькой истины начинается мудрость».