Читать книгу "Шепот гремучей лощины - Татьяна Корсакова"

У ее боли был горький вкус ужаса, ее боль еще только нарождалась где-то в затылке, но, если с ней не разобраться, она заполнит собой все. Григорий может помочь. Он поможет, только взамен тоже кое-то возьмет…

– Ты только не бойся. Ничего не бойся, все будет хорошо. – И все-таки она красивая. Просто жить себе не позволяет. Остались ошметки ее жизни в сыром вонючем подвале, прибрал их к себе вот этот хлыщ в эсэсовской форме, выбил плетью… А хлыща-то он помнит. Тот самый, что пытал его в сарае. Такие дела…

Дальше смотреть нельзя, и трогать ничего нельзя. Не за тем он решился на это все. Если тронуть прямо сейчас, можно сломать, доломать то, что еще не доломал тот гад. Как же тяжело! Невыносимо просто! Так тяжело, что девчонку эту уже почти и не жалко. Самому бы выжить. Или мертвому выживать уже без надобности? А губы у нее красивые, такие… по-девичьи пухлые. Только тянет его сейчас не к губам, ведет его за собой один единственный звук. Тук-тук… Тук-тук… А девчонка уже тянет к нему руку. Сама тянет, или это он попросил? Не важно! Важно, что сил бороться со всем этим у него больше нет. Тут такое дело… Или он, или она. А всем известно, что своя рубашка ближе к телу.

…Эсэсовский хлыщ взмахнул плетью, и Лидия зажмурилась. Но в самый последний момент Григорий успел подцепить тонкую, как паутинка, петельку, подцепить и потянуть. Он потянул, и она подалась вперед: покорная и беспомощная, такая желанная…

– Глаза открой! – рявкнул он, сшибая морок и с нее, и с себя. – Посмотри на меня!

Открыла. Взмахнула ресницами. Смахнула с лица что-то невидимое. Вздохнула полной грудью, спросила:

– Что?..

– Ничего! – Боль вернулась, встала рядом с чертовой жаждой и чертовой совестью. Вот такие у него теперь подружки! Григорий почти до крови прикусил губу, отвернулся, прошипел сквозь стиснутые зубы: – Отойди… Воды принеси…

Ей бы подчиниться. Она должна была подчиниться его воле, потому что невидимая петелька все еще была в его руках. Но она не подчинилась. Вместо того, чтобы отойти, она приблизилась, положила горячую ладонь на его лоб. Раньше прикосновение это казалось невыносимым. Григорий зажмурился, приготовился к новой вспышке боли, приготовился договариваться с совестью, или продавать душу. Он был ко всему готов, когда эта большеглазая его коснулась.

– Вам больно? – спросила она шепотом.

– Сама как думаешь? – проскрежетал он. Внутри у него шел торг. Душа на кону – такая вот забава…

– Я думаю, вы очень сильный. Вы справитесь.

Захотелось смеяться над наивностью этой большеглазой. Он не сильный и хренушки он справится! Но боль откатила, кровавая рубаха, на несколько размеров меньше, вдруг снова сделалась впору. Даже жажда, кажется, стала слабее. Чудеса…

– Воды принеси… – прохрипел Григорий, не открывая глаз.

– Вам нельзя.

– Мне теперь все можно.

Такая ирония… Ему все можно, а сам себе он позволить ничего не может. И лишь одна хорошая новость на повестке дня: совесть у него еще осталась. Он упырь с угрызениями совести. Красота!

Если бы Лидия начала спорить, он бы с совестью разобрался в два счета, но она послушалась, отошла, а через мгновение вернулась с ковшиком. На сей раз вода была холодной. Жажду она не утолила, но тлеющее внутри пламя чуть пригасила. Вот тебе и вторая хорошая новость на повестке дня. С сутью своей упыриной он, возможно, сможет управляться. Будет при этом голодный и злой, но порядочный. Тете Оле бы это понравилось. Вот только где тетя Оля, а где он?

– Как вы? – спросила Лидия и свободной рукой коснулась своего виска. Все еще болит? Не должно. Горечь ее боли теперь у него на языке. Не кровушки напился, так вот этого…

– Терпимо, а вы?

– Я? – Она глянула на него испуганно, словно бы в чем-то заподозрила. А может и заподозрила, он же рылся у нее в голове… Или в воспоминаниях. Мерзких, пугающих воспоминаниях. – Я – хорошо. – Сначала ответила, а потом уже удивилась тому, что сказала. Или тому, что голова больше не болит? Нет, голова еще болит, но уже не так сильно. Гадюка снова свернулась в тугой клубок, затаилась. – Позвольте, я проверю ваши повязки?

– Валяй! – Ему и самому было интересно, что там с ним стало.

Разглядеть ничего толком не получилось, но состояние повязок Лидию устроило. Зато получилось узнать, что доктор вытащил из него двенадцать пуль, что он невероятный счастливчик, потому что ни одна пуля не задела жизненно важных органов. В случае упыриной анатомии следовало считать жизненно важными органами сердце и башку. Или сердце все же поважнее будет?

Додумать эту мысль Григорий не успел, тихонько скрипнула дверь, и в избу вошел Митяй. Он замер на пороге, подслеповато щурясь. Некогда рыжие, как морковка, волосы, были пугающе белыми. И выглядел пацан смертельно усталым. Однако в усталости этой не было ничего фатального. В фатальности Григорий нынче разбирался лучше всех.

– Батя… – Митяй рванул с места, и его и без того не слишком расторопное сердце перестало биться от страха. Если к собственному сыну он почувствует то же самое, что к Лидии, то впору искать осиновый кол. Потому что нельзя ему оставаться вот такой… нежитью. – Батя, очнулся?!

От Митяя пахло полынной горечью. Теперь Григорий понимал, что горечь – это всегда спутница боли и страха. А с медово-цветочным он разберется потом, когда встанет на ноги.

– Очнулся. – У него даже вышло растянуть губы в улыбке. – Вот Лидия Сергеевна говорит, вы с Севой меня аж от самого Видово волокли. А девочка – это кто? – Подумалось, что Танюшка. Пусть бы Танюшка!

– Это Соня. Из Гремучего ручья, – сказал Митяй, вглядываясь в его лицо. – Мы ее тоже вроде как от немцев отбили. Батя, ты как? Что ты чувствуешь?

Он чувствовал себя голодной упыриной, но привычно уже соврал:

– Терпимо, сына. Вот только Лидия Сергеевна мне все время жалеет воды.

– Жалеете?! – На Лидию Митяй глянул едва ли не с ненавистью, и теперь уже сам Григорий пожалел, что так неудачно пошутил.

– Ему нельзя пока пить, – Лидия пыталась оправдываться, но вид у нее был растерянный, словно бы она прямо сейчас проводила какую-то внутреннюю ревизию. – Это опасно.

– Хорошо, – сказал Митяй очень серьезно. – Если опасно, то не давайте. Батя, ты же потерпишь?

– Потерплю.

Конечно потерпит, он и не такое терпит, если уж на то пошло.

– А какие там новости? – Григорий скосил взгляд на окошко, в которое пробивался скупой утренний свет. – Люди? Звери? – спросил многозначительно.

Ответить Митяй не успел, его перебила Лидия:

– Зосимович просил его разбудить, когда вы очнетесь. Можно, я за ним схожу?

Они оба молча кивнули, им хотелось поговорить без свидетелей.

– Я быстро. – Лидия попятилась к двери.

– Можешь не торопиться, со мной все в порядке.