Читать книгу "Media Sapiens. Повесть о третьем сроке - Сергей Минаев"

– Написано «делает Вове укол в ногу». А я что делаю?

– Ты баран, понял, нет? Я даже в таком гриме понимаю, что никакой ты не мальчик-бомж, а клубная хабалка. Депрессивно-прогрессивная молодёжь, блять. Поколение МТВ. Ты ему не в ногу, ты ему в коленку колешь. Ощущаешь разницу? В ногу колют, когда вены на руках уже ушли. А ты этого не знаешь, потому что ты героином не ставился. Потому что ты, сука такая, сидишь целыми днями между показами в «Фейм Кафе» и жрёшь экстази. А сценарий тебе западло прочитать внимательнее. Я тебе плачу двести долларов в день не для того, чтобы ты моё время отнимал и нервы мне портил. А для того, чтобы ты работал. Ещё один прокол, и пойдёшь на хуй отсюда, я ясно излагаю?

– Ага.

– Не ага, блядь. А «извините, Антон Геннадьевич», на колени, плебейское отродье!

– Извините, Антон Геннадьевич… пожалуйста.

Я уже не на шутку разошёлся. Дебилы, которые не в силах по сценарию отыграть сцену в десять минут, любого доведут до инфаркта. Я направляюсь к девчонке.

– Ты мне ответь на один вопрос. Как тебя там, кстати?

– Катя.

– Так вот, Катя… Катюша. Ты не понимаешь, где находишься?

– Я…

– Ты, ты. Что это за томный голос, а? Ты че, участница реалити-шоу «Дом-2»? «Как построить любовь»? «Меня паймали ночью, у кааазино», – передразниваю я. – Ты так будешь в «Кабаре» богатым папикам втирать. Таким вот блядским томным голоском. Я люблю «Прааааду», «Кааавалли» и «Куршееевель». Ты понимаешь, кого ты играешь? Нет?

– Понимаю…

– Ты играешь шлюху. Дешёвую шлюху на самом дне жизни. Тебе образ Сони Мармеладовой знаком?

– Ну… типа того…

– Типа того. «Преступление и наказание». Федор Михайлович Достоевский написал. Великий русский классик. Надо любить и знать русскую литературу. В жизни поможет. Понимаешь?

– Да, понимаю, Антон Геннадьевич.

– Ни хера ты не понимаешь, Катя. Вот снимет тебя богатый мужик. Допустим, даже олигарх лайт. Привезёт тебя к себе домой или, не дай ему Бог, на отдых с собой возьмёт. А ты так и будешь канючить «Прааада». Ты же ничего, кроме этого, не знаешь. У тебя же внутренний мир окружностью с кольцо «Шопар», которое ты у него выклянчишь. И выгонит он тебя к хуям. Потому как пустая и неинтересная телка. Запомни. Или запиши. В органайзер «Гууучи», – снова передразниваю я её.

Я наливаю себе кофе, поднимаю лицо к потолку и говорю куда-то вверх:

– Так, голос за кадром меня слышит?

– Слушаю вас внимательно.

– У тебя чего голос такой похоронный? У тебя бабушка умерла?

– Нет, но вы же написали…

– Я написал «трагичным официальным голосом». А твоим голосом только объявлять «родственники могут подойти попрощаться с прахом». Патетики не надо. Не надо патетики. Мы готовим передачу о беспризорных детях, а не о солдатах, героях великой войны. Ясно?

– Да, спасибо, ясно.

– Так, мальчики, девочки, а также их родители. А также режиссёр, – резюмирую я. – Завтра материал должен быть у меня на столе, послезавтра эфир. Я с вами не могу боле находиться на одном квадратном километре, ибо это вредит моему здоровью. Я поехал. Аристарх мне в девять на трубку звонит. Всем ясно?

– Да, – раздаётся нарочито усталый нестройный хор голосов.

– Все, покеда, граждане свободной России. Да, чуть не забыл. Вся группа оштрафована на 500 долларов за простой и ошибки в съёмке, которую бы снял студент-первокурсник с первого дубля. У меня пиджак стоит больше, чем все декорации подвала вместе с вами. А у него от пара плечо начинает провисать. Так что за материальный ущерб, будьте добры.

Я закрываю за собой дверь. Затем открываю её снова. Просовываю голову в щель и добавляю:

– Скажите спасибо, что только за материальный ущерб. Моральный, он, как понятно, ещё дороже. Чао, тарантины.

На выходе из подвала меня догоняет Аристарх:

– Антон… Антон Геннадьевич. Я хотел спросить про остаток гонорара.

– Чего?

– Ну, вы же мне не все отдали…

– А ты материал снял? Ты сказал, это день съёмок, а уже третий пошёл.

– Так я же съёмочной бригаде из своих плачу…

– Вопрос не в простое бригады, а в том, что материал должен был быть готов вчера ещё. Мне его сдавать послезавтра.

– Так вы же сказали… что… мы снимаем для фестиваля арт-хаус в Риге, я так думаю, что времени вполне достаточно или… – Аристарх снимает бейсболку и чешет голову.

– Для фестиваля, для фестиваля. Но у меня же партнёры-инвесторы. Я перед ними отчитываюсь. В общем, Аристарх, голову мне не морочь, а? Говорю, делай быстрее, значит, быстрее. Ты не забывай, мы же ещё хотели совместные проекты делать по твоим сценариям, помнишь, обсуждали на банкете?

– Да, да! Конечно!

– Вот. А если ты такую маленькую работу так долго делаешь, как же мы будем работать вместе? У меня начинают закрадываться… ну, ты понимаешь, да? – я открываю дверь и выхожу на улицу.

– Нет проблем, Антон. Клянусь, сегодня до вечера все отснимем, я только вот… – Аристарх надевает бейсболку обратно на голову и семенит за мной.

– Ну и чудно, – я дохожу до машины, сажусь на заднее сиденье и собираюсь открыть газету. Аристарх почтительно закрывает мою дверь и не уходит. Я поднимаю на него глаза:

– Антон, так как же с остатком-то быть? – говорит он.

Я опускаю стекло, пронзительно смотрю на него и произношу классическую фразу, авторство которой приписывают Борису Березовскому:

– Понимаешь, Аристарх. Деньги были. Деньги будут. Но сейчас денег нет. Вот как снимешь всё до конца, приходи за расчётом. Поехали, – я трогаю водителя за плечо, и мы отъезжаем.

По дороге в ресторан я снова гоняю в «streat racing» на телефоне. Я играю уже девятую партию и в тот момент, когда моя машинка готовится установить новый рекорд скорости в одну минуту двенадцать секунд, мне звонит Вербицкий. Я точно знаю суть нашего будущего разговора и его состояние в данный момент, и от этого мне кажется, что даже звонок моего мобильного звучит как-то особенно истерично. Я прошу водителя остановиться, выхожу из машины и отвечаю:

– Я слушаю.

– Антон, я прочитал.

– Отлично, Аркадий Яковлевич, вы должны дать Вадиму команду стартовать.

– Но… ты вообще понимаешь, на что идёшь?

– На что?

– Это же… Антон, это же чистая подстава!

– Вы помните наш последний разговор о том, «есть ли у меня какая-то конкретика»? Вот это та самая конкретика и есть. Она вам не нравится?

– Нет, почему же. Просто… ну, ты понимаешь, просто это слишком нестандартно. Если точнее, это просто шельмовство.