Читать книгу "Владимир Набоков, отец Владимира Набокова - Григорий Аросев"

Серьезную работу во всех этих организациях, совмещаемую с основным занятием, то есть изданием ежедневной газеты (а еще семейными делами, досугом и прочим), невозможно представить даже сейчас, при всех возможных технологиях и способах перемещения в пространстве. Едва ли мы ошибемся, предположив, что Набокова нередко приглашали как почетного члена, председателя, соучредителя, ничего от него не требуя, кроме его имени.

В начале сентября 1921 года семейство Набоковых переехало из зеленого Груневальда (название с немецкого как раз и переводится: «Зеленый лес») в более оживленный район Вильмерсдорф, на Саксонскую улицу (Sächsische Str.), дом 67. Сейчас дом по этому адресу существует, но это уже совсем другое здание, да и нумерация поменялась: раньше 67-й дом располагался в другой части улицы.

Об уровне публичности Набоковых говорит тот факт, что короткое объявление о переезде – с новым адресом и номером телефона! – было опубликовано в «Руле» (выпуск от 6 сентября, пятая полоса). Этот шаг можно считать чем угодно, но не приданием себе излишней важности: Набоков, как один из безусловных лидеров русской эмиграции, подавал другим пример открытости и демократизма, и нет сведений, что публикация адреса нанесла ему или другим членам семьи какой-либо ущерб.

Квартиру Набоковы сняли огромную, которую себе позволить не могли, поэтому тут же нашли себе жильца, какого-то незаметного англичанина, занявшего две комнаты из шести. Владимир-младший и Сергей продолжали учиться в Англии, изредка наезжая в Берлин. Лена, Оля и Кирилл ходили в русскую школу, которую организовали энтузиасты-эмигранты (хотя старшей Ольге уже было 18). Елена Ивановна, как пишет Бойд, скучала по Лондону, но, конечно, у нее были и другие занятия в Берлине: среди прочего она занималась организацией фонда помощи голодающим в России.

Их дом, как и в Санкт-Петербурге, вновь стал центром культурной и общественной жизни. У Набоковых проводились вечера, они принимали гостей, среди которых были все знаменитости, оказывавшиеся в Берлине, включая Алексея Толстого (пока он еще сам не переехал в немецкую столицу), Сашу Черного, Константина Станиславского, Ольгу Книппер-Чехову и прочих звезд МХТ/МХАТ, а также видных политиков и ученых.

Николай (Николас) Набоков, композитор, племянник ВДН, ровесник своей двоюродной сестры Ольги, в своих мемуарах «Багаж» делает настолько точное и сравнительно компактное наблюдение о своих дяде, тете, кузинах и кузенах, что этот пассаж стоит привести полностью:

«У дяди Владимира в осанке, в манере говорить, во всем облике было что-то аристократическое; подобно другим либеральным русским дворянам своего времени, он был человеком светским, ироничным, слегка высокомерным, космополитом. Однако en famille[72] он становился веселым, забавным, неистощимым выдумщиком и рассказчиком.

Тетя Леля была совсем иной. Нервная, робкая, очень умная, она казалась сложнее и тоньше своего мужа. Непросто было завоевать ее дружбу.

За столом у Набоковых всегда было оживленно и весело. Мы говорили о политике, культуре, литературе, искусстве. Когда приезжали кузены Владимир и Сергей, беседа превращалась в марафон вопросов и ответов, сопровождавшийся легким поддразниванием. Поддразнивание это состояло в том, что жертве – обычно бабушке (Марии Фердинандовне. – Г. А.), мне или кузине Ольге – задавали вопросы, на которые мы не могли ответить (Кто был чемпионом мира по шахматам до Ласкера? Что сказал Наполеон во время коронации? Чем питаются гусеницы на листьях бирючины? Что написал Пушкин Гоголю, прочитав его книгу?). Иногда кузен Владимир придумывал какого-нибудь писателя или поэта, короля или генерала и задавал вопросы о его мнимой жизни. Обычно жертва расстраивалась (особенно кузина Ольга) и бранила насмешника. Однако до жестокости никогда не доходило…

Володя всегда делал все с une superbe sans égal[73], и я испытывал благоговейный страх перед широтой его познаний. Если мне доводилось сделать неловкое замечание, или невпопад ответить на прямой вопрос, или неверно процитировать какое-нибудь стихотворение, он поднимал меня на смех и нещадно подтрунивал надо мной».

«Кузен Владимир» в середине января 1922 года уехал в Кембридж к началу очередного семестра. Снова в Берлине он оказался 18 марта, и это – чудо.

Глава четырнадцатая

Максимальная эволюция: Владимир и Владимир

Едва ли стоит спекулировать и говорить о чувствах, которые испытывали друг к другу Владимир Дмитриевич и его старший сын – да и вообще все его и Елены Ивановны дети. Нельзя исключать того, что ВДН оказал на кого-либо из своих детей большее влияние, чем на Володю, но именно он, прославивший их и без того знаменитую фамилию буквально на весь мир, в силу своего ремесла оставил максимальное количество свидетельств о том, какое место в его жизни занимал отец. Коротко – огромное.

ВДН осязаемо присутствовал в жизни В. В. Набокова без малого 22 года, и даже если принять во внимание, что во младенчестве и раннем детстве Владимир-младший этого не осознавал, пробуждение сознания было неразрывно связано с отцом. Без боязни ошибиться скажем, что 15 лет – главных лет для становления личности – Набоков-младший провел под непосредственным влиянием отца. Кириллу Владимировичу в этом отношении пришлось гораздо сложнее: он потерял отца в свои десять. Сергей, средний брат, будучи фактически ровесником Владимира, был слишком непохожим ни на кого, и он, немного повзрослев, не пользовался тем же расположением и покровительством отца.

Иными словами – тем, чем пользовался старший брат.

На характер отношений двух Владимиров главное влияние оказало взаимное уважение и, вероятно, нечто большее. Можно с осторожностью употребить слово «восхищение», ибо сын восхищался отцом, но дошло ли дело до того же чувства от отца к сыну, мы не знаем. Безусловно, ВДН видел талант сына, старался делать для него все, что было в его силах (выпуск юношеского сборника стихов, постоянные публикации в берлинском «Руле», участие в подготовке первого «взрослого» сборника, который вышел, однако, уже после смерти ВДН, но до подлинного осознания литературного масштаба Владимира-младшего отец просто не дожил. Впрочем, сделанного тоже более чем хватило: вряд ли без упомянутых публикаций, без первого сборника В. В. Набоков обрел бы ту уверенность в себе, которая позволила ему стать по-настоящему выдающимся писателем.

При этом Набоков-старший заботился об уверенности сына не бездумно. Младший Владимир рассказывал, что однажды какой-то репортер (имя не сохранилось), «нуждающийся и безграмотный», желая угодить Владимиру Дмитриевичу за какое-то доброе дело, написал неумную излишне восторженную статью о ранних стихах Володи. Набоков-старший сумел не допустить публикацию подобострастной писанины. (В. В. Набоков писал, что эта история излечила его от интереса к «единовременной литературной славе» и привила «почти патологическое равнодушие» к рецензиям, – но в этом можно слегка усомниться.)