Читать книгу "Лживая взрослая жизнь - Элена Ферранте"

— Не говори папе, а то он решит обсудить с тобой прочитанное и испортит все удовольствие.

Но эта опасность миновала — я прочитала все до последней строчки и, начни отец меня расспрашивать, легко отделалась бы общими фразами. Я надеялась однажды подробно обсудить все с Роберто и даже высказать какие-то конкретные замечания. В церкви мне показалось, что я жить без него не могу, но время шло, а я все жила и жила. Ощущение, что он мне необходим, постепенно сменялось другим. Теперь мне казалось необходимым не его физическое присутствие (я воображала, что он далеко, в Милане, что он счастлив, что у него куча важных и полезных дел и что все признают его заслуги) — у меня появилась цель: стать человеком, способным завоевать его уважение. Я начала воспринимать его как не вполне ясный — он одобрит, если я поступлю так? или будет против? — но при этом непререкаемый авторитет. В то время я даже перестала ласкать себя перед сном, вознаграждая за невыносимую тяжесть бытия. Мне казалось, что несчастным, обреченным на смерть созданиям повезло в одном: они могли унять боль, расстаться с ней, запуская расположенный между ног механизм, который ненадолго приносил забвение. Но я решила, что Роберто, узнай он об этом, пожалеет, что терпел рядом с собой, пусть даже несколько минут, человека, который привык сам дарить себе наслаждение.

9

В то время я — не приняв осознанного решения, а, скорее, в силу старой привычки — снова начала прилежно учиться, хотя лицей еще больше, чем раньше, казался мне местом для пустых разговоров. Вскоре я добилась неплохих результатов; а еще я старалась быть более открытой с одноклассниками и даже стала проводить с ними субботние вечера, хотя особенно ни с кем не сближалась. Разумеется, мне так и не удалось избавиться от манеры делать колкие замечания, подолгу молчать или внезапно впадать в ярость. Но все же я надеялась, что сумею стать лучше. Порой я глядела на тарелки, стаканы, ложки или даже на лежащий на дороге камень либо сухой листок и удивлялась их форме — результату человеческого труда или дару природы. Знакомые с детства улицы Рионе Альто я теперь рассматривала так, будто видела их впервые: магазины, прохожих, восьмиэтажные дома, белые полосы балконов вдоль охристых, зеленых и голубых стен. Меня очаровывал черный лавовый камень на виа Сан-Джакомо-деи-Капри — им были вымощены тротуары, по которым я проходила тысячу раз, старые здания — серо-розовые или цвета ржавчины, меня манили к себе сады… То же самое происходило с людьми: преподавателями, соседями по дому, торговцами, толпой на улицах Вомеро. Меня поражали жесты, взгляды, выражения лиц. В такие мгновения мне казалось, что во всем есть тайна и мне предстоит ее раскрыть. Но длилось это недолго. Периодически, хотя я и пыталась сопротивляться, все начинало меня раздражать, я обо всем судила резко, меня так и тянуло с кем-нибудь поругаться. Я не хочу быть такой, всякий раз твердила я себе перед сном, но понимание того, что проявить себя я могу только подобным образом — через нетерпимость, через грубость, — порой подталкивало меня не к тому, чтобы исправиться, а к тому, чтобы, испытывая нездоровое удовольствие, вести себя еще хуже. Я думала: раз меня не хотят любить, ну и ладно, пускай не любят. Ведь никто из них не знает, о чем я думаю днем и ночью; мысль о Роберто служила мне убежищем.

Однако я с радостью, которой сама от себя не ожидала, все чаще обнаруживала, что, несмотря на мой взрывной характер, одноклассники хотели общаться со мной, они приглашали меня на праздники и порой даже восхищались моими странными выходками. Только благодаря этому мне удавалось не подпускать близко Коррадо и Розарио. Первым снова появился Коррадо. Он пришел к лицею и заявил:

— Пойдем погуляем на вилле Флоридиана.

Я хотела отказаться, но, чтобы вызвать любопытство следивших за нами одноклассниц, согласно кивнула, однако вывернулась, когда он положил руку мне на плечо. Поначалу он пытался меня смешить и я из вежливости смеялась, но потом он потащил меня подальше от дорожек, в кусты, и тогда я сказала “нет” — сначала вежливо, потом весьма решительно.

— Разве мы не жених и невеста? — спросил он с искренним удивлением.

— Нет.

— Как нет? А то, чем мы занимались?

— Это чем же?

Он растерялся.

— Ты сама знаешь.

— Я уже и не помню.

— Ты говорила, что тебе было весело.

— Я врала.

К моему удивлению, он совсем смешался. Но затем проявил настойчивость, даже попытался меня поцеловать. Однако в конце концов отступился, забормотал: “Я тебя не понимаю, ты меня очень расстроила”. Мы уселись на белые ступени лестницы и стали смотреть на прекрасный Неаполь, словно покрытый прозрачным куполом, снаружи — голубое небо, внутри — пар, все камни города как будто дышали.

— Ты совершаешь ошибку, — сказал Коррадо.

— Какую ошибку?

— Ты думаешь, что лучше меня, но ты не поняла, кто я на самом деле.

— И кто же ты?

— Подожди и увидишь.

— Я буду ждать.

— А вот Розарио ждать не может, Джанни.

— Причем тут Розарио?

— Он в тебя влюбился.

— Да ладно!

— Точно. Ты с ним заигрывала, теперь он считает, что ты его любишь, и все время говорит о твоих сиськах.

— Он заблуждается. Скажи ему, что я люблю другого.

— Это кого же?

— Не скажу.

Он попытался выяснить, о ком идет речь, но потом все же сменил тему и опять обнял меня за плечи.

— Этот другой — я?

— Нет.

— Не может быть, чтобы ты была со мной так ласкова, но не любила.

— Уверяю тебя, может.

— Значит, ты шлюха.

— При желании да.

Я хотела спросить его о Роберто, но, зная, что Коррадо терпеть его не может, что он начнет поливать его грязью, сдержалась и решила разузнать что-нибудь, заведя разговор о Джулиане.

— Она очень красивая, — стала я расхваливать его сестру.

— Да что ты, она вся высохла, похожа на ходячий труп. Видела бы ты ее утром, когда она только проснется.

Он сказал еще несколько гадостей и объяснил, что теперь Джулиана, чтобы удержать ученого женишка, строит из себя святошу, хотя на самом деле она совсем не такая. Когда у тебя есть сестра, сказал он, с бабами дела иметь не хочется, потому что ты знаешь: бабы во всем хуже нас, мужиков.

— Тогда убери руку и не пытайся больше меня целовать.

— Причем тут это, я же влюбился.

— Значит, влюбившись, ты видишь меня другими глазами?

— Я все вижу, но забываю, что ты такая же, как сестра.

— Вот и Роберто видит Джулиану не такой, какой видишь ты, а такой, какой ты видишь меня.

Коррадо занервничал, эта тема его раздражала.

— Что может видеть Роберто? Он слепой и в бабах не разбирается!