Читать книгу "Секретный бункер - Александр Тамоников"

Вдоль улицы возвышались внушительные четырехэтажные здания с толстыми стенами. Между ними – щербатая брусчатка. Глухой мирок в самом чреве западной части Берлина. Здесь не было ни магазинов, ни кафе – только многоквартирные жилые дома. Выступы подъездов со ступенями и перилами выходили на проезжую часть.

У некоторых жилищ имелись отдельные входы. На крохотных земляных участках, огороженных бордюрами, произрастали щуплые деревца. Вся улочка была длиной сто метров. Три здания на одной стороне, три на другой. Иногда появлялись люди – быстро проходили и растворялись в темноте. В окнах первых этажей что-то поблескивало – часть берлинцев боялась оставить свои жилища.

– Слушайте внимательно, – начал Андрей, – улочка тянется с севера на юг, мы сейчас находимся на северной стороне. Компания Трауберга придет с востока, но какой именно дорожкой они выберутся – неизвестно. Мы с Олегом останемся здесь, подберем себе квартирку и приступим к наблюдению. Работаем из окон, с обязательной возможностью быстро покинуть наблюдательный пункт. Вы двое перебираетесь на южную сторону, вьете гнездо в одной из квартир и смотрите во все глаза. При этом сами не светитесь. Если Трауберг придет сюда, значит, кто-то его здесь ждет и полон внимания. Держим связь по американским радиостанциям – они настроены друг на дружку. Как окажемся на месте, сразу проверка связи. Все «случайные» прохожие должны подвергаться пристальному наблюдению. Не нужно объяснять, что группа Трауберга может разделиться. О плохом пока не думаем, выполняем задачу. На открытом пространстве не маячить, обойти здания с обратной стороны. Все, бегом марш.

Дворник продолжал методичными рывками корябать брусчатку. Появлялось назойливое желание его прибить. У угловой квартиры на первом этаже был отдельный вход. Имелся риск нарваться на жильцов, но входная дверь была приоткрыта – явный признак, что хозяев нет.

Ракитин первым пробрался внутрь, включил фонарь, оглядел пыльную прихожую. За ней гостиная с потертой мягкой мебелью, картины на стенах, стол, покрытый скатертью, серванты. Все было опрятно, но запущено. В просторной кухне пахло чем-то кислым, невзирая на выбитое окно.

Ракитин вернулся в гостиную, сгреб ногой осколки стекол. Подоконник еле держался, прикасаться к нему не стоило. Майор встал за мятую занавеску, ногой подтащил к себе кресло, сгрузил на него вещмешок. В соседних комнатах возился Вобликов, что-то переставлял, перекладывал.

– Товарищ майор, здесь кабинет и целая библиотека… – донеслось из проема. – Книг до чертовой матери, шкафы, шкафы… Умный человек, видать, жил, начитанный… Тут еще фотографии под стеклом… Я так и знал – все в эсэсовских мундирах, не считая собачки.

– В библиотеках не шумят, – напомнил Ракитин.

– Ага, и стреляют только с глушителем, – согласился лейтенант, – чтобы читающую публику не нервировать. Только здесь нет никого, все эсэсовцы сбежали или застрелились…

– Встань к окну и наблюдай.

– Так я уже наблюдаю, товарищ майор. Вам не кажется, что у нас перед глазами одно и то же?

– Хорошо, походи, осмотрись, потом сменишь меня…

Радиостанция ВС-611-F в ходе ночных перемещений не пострадала. Андрей размотал брезент, прикинул на вес продолговатую темно-зеленую штуковину – настоящее чудо техники XX века. Конструкторы продумали все до мелочей. На тыльной стороне устройство имело прижатый к корпусу вытяжной ремешок, позволяющий работать одной рукой.

Последовал негромкий сигнал. Радиостанция уже была включена, готова к применению. И все же он ее чуть не выронил! Обхватил двумя руками – так сподручнее.

– Мы здесь, товарищ майор, прием, – голос Корзуна звучал отчетливо, помехи носили умеренный характер.

– Говори.

– Мы на месте. Крайняя квартира в доме с южной стороны. Жильцов нет. Надеюсь, никто не появится, не придется объясняться. Мы у самого начала улочки. Если кто пойдет, не пропустим.

– Сейчас кого-нибудь видите?

– Да, прошла женщина, потом еще две. Потом старичок с палочкой…

Одна из упомянутых особ появилась в поле зрения. Она прошла всю улочку насквозь, миновала дворника и скрылась в темноте. Видимо, модница: носила зауженное в талии пальто, постукивали каблучки.

Андрей поймал себя на мысли, что жизнь продолжается даже в это страшное время.

– Хорошо, наблюдайте. – Майор выключил устройство, аккуратно пристроил его в кресло.

– Вобликов, ты здесь?

– Да, товарищ майор, осматривал квартиру… – что-то шевельнулось в дальнем углу. – За спальней есть проход, он ведет к запасному выходу на лестницу общего пользования. Выходить я не стал, постоял у двери. В доме люди живут. Женщина наверху орала на своего суженого – прямо в истерике билась. Странно, обычно немки сдержанные, а эта просто фурия бешеная. Обвиняет его, что вовремя не вывез семейство в деревню, надеялся, что все закончится благополучно, а теперь никуда не выйти – город окружили русские чудовища…

– Пусть орет, – отмахнулся Ракитин. – Бабы везде одинаковые, им регулярно надо пар выпускать. Непрооравшаяся баба хуже «Катюши».

– Это точно, – согласился Олег. – Знаете, как у меня мама на отца орала? Раз в две недели, как по графику. А он, между прочим, солидной инженерно-саперной частью командовал. А она всего лишь домохозяйка. И ничего, душа в душу жили, когда не скандалили, любили очень друг друга…

Лейтенант грустно вздохнул. Развивать тему не стоило. Отец Вобликова погиб в 1941-м, когда его часть наводила понтонные мосты через Днепр. Мать не выдержала горя, сошла с ума и в больнице долго не протянула.

Андрей припал к окну, прикрылся занавеской. На часах – без дести минут пять. Создавалось ощущение, что в этом городе никогда не рассветет. Плыли низкие тучи. Уплотнялась дымка, вызывая позывы к кашлю. Звуки канонады сюда не проникали – масса домов служила заслоном. Хотя возможно, что канонады уже и не было.

Дворник наконец-то удалился, постукивая лопатой по брусчатке. Он расчистил пешеходную дорожку, хотя вряд ли отдавал себе отчет, что делает. В задымленном пространстве блуждали люди – но все не то. Прошли две женщины с тяжелыми чемоданами. Затем еще одна – за полу ее плаща держалась маленькая девочка. Тащились безоружные люди в военной форме – такое ощущение, что попали под самосвал с известкой. У одного была перевязана рука, у другого замотан глаз, он постоянно трогал повязку, словно не верил, что такое случилось. Многие были контужены – они безучастно смотрели вдаль, спотыкались. Этим людям было безразлично, что произойдет дальше: плен, расстрел, или все обойдется, и им позволят жить мирной жизнью в опозоренной стране.

Ракитин помнил, как немцы входили в наши города в 1941-м – довольные, напыщенные, смотрели с пренебрежением. Летом 1944-го он был в Москве в краткосрочной командировке, видел своими глазами, как через центр столицы вели колонны немецких пленных. Они брели с опущенными головами, боялись смотреть по сторонам, встречаться глазами с людьми. Только некоторые хорохорились, но их было ничтожно мало. Самое удивительное, что вид униженного воинства не вызывал злорадства у населения. Еще недавно простые люди готовы были их всех уничтожить, пылали праведной ненавистью – и вдруг все оборвалось. Тысячи горожан стояли, окаменев, некоторые плакали, даже проявляли сочувствие, передавали пленным еду…