Читать книгу "Расплетая радугу. Наука, заблуждения и потребность изумляться - Ричард Докинз"

Дети от природы доверчивы. И это естественно, чего же еще ожидать? Они приходят в этот мир, ничего не зная, и окружены взрослыми, которые на их фоне знают все. Ведь чистая правда, что огонь обжигает, змеи кусаются, а если гулять без одежды под полуденным солнцем, можно покраснеть, облезть и, как теперь известно, заболеть раком. Более того, альтернативный и, несомненно, более научный способ получить полезные сведения — метод проб и ошибок — зачастую непригоден, поскольку ошибки слишком дорого стоят. Если мать говорит вам, что никогда нельзя плескаться в озере с крокодилами, то скептический, научный и «взрослый» ответ «Спасибо, мама, но я лучше проверю это экспериментально» к добру не приведет. Такой эксперимент слишком часто будет оказываться последним. Нетрудно понять, почему естественный отбор — то есть выживание наиболее приспособленных — штрафовал в детях эмпирический, скептический склад ума и поощрял простецкое легковерие.

Но есть и неприятный побочный эффект, с которым ничего не поделаешь. Если родители скажут вам неправду, в нее тоже придется поверить. А как иначе? У детей нет средства отличить дельное предупреждение об истинной опасности от лживого предостережения, что они ослепнут или попадут в ад, если будут «грешить». Будь у них такое средство, никакие предупреждения им вообще не понадобились бы. Доверчивость как инструмент выживания приобретается только полным комплектом. Вы верите всему, что вам говорят, — и правде, и лжи. Родители и старшие знают так много, что естественно предположить, будто им известно все, и верить им. Поэтому, когда они рассказывают вам про Деда Мороза, спускающегося через печную трубу, или про веру, что «сдвигает горы», вы и это, разумеется, принимаете за истину.

Детям приходится быть внушаемыми, чтобы выполнить свое «личиночное» предназначение в жизни. Бабочки крылаты, поскольку их роль — находить представителей противоположного пола и расселять потомство на новые съедобные растения. Чтобы удовлетворять свой умеренный аппетит, им достаточно время от времени понемногу прихлебывать нектар. Они едят мало белка по сравнению с гусеницами, которые представляют собой стадию роста в биографии организма. Задача личинки состоит, как правило, в подготовке к тому, чтобы стать успешно размножающимся взрослым животным. Цель гусеницы — питаться как можно интенсивнее, чтобы окуклиться и превратиться в способную к полету, самовоспроизводству и расселению взрослую особь. Для этого ей нужны не крылья, а мощные грызущие челюсти и неудержимое обжорство.

Человеческим детям требуется быть легковерными по сходной причине. Они гусеницы, питающиеся информацией. Они появились на свет, чтобы стать размножающимися взрослыми в сложно устроенном, основанном на знаниях обществе. И наиважнейший источник их информационного рациона — старшие, в первую очередь родители. Как гусеницы обладают сокрушительными челюстями, чтобы заглатывать капустную мякоть, так и наши дети оснащены чуткими глазами и ушами и широко распахнутым, доверчивым разумом, чтобы усваивать язык и прочие знания. Они высасывают знания из взрослых, как груднички — материнское молоко. Цунами сведений, гигабайты мудрости вливаются через устройства для приема данных, расположенные на голове ребенка, и львиная доля этой информации берет свое начало в культуре, созданной родителями и многими поколениями предков. Однако чрезмерно увлекаться аналогией с гусеницами не стоит. Дети становятся взрослыми постепенно, а не так внезапно, как гусеницы превращаются в бабочек.

Помню, однажды на Рождество я попробовал осторожно пошутить с шестилетней девочкой, предложив ей вместе подсчитать, сколько времени понадобится Деду Морозу, чтобы спуститься по всем дымоходам в мире. Если принять, что средняя длина печной трубы — двадцать футов и на свете, скажем, сто миллионов домов с детьми, то насколько быстро, допытывался я, придется ему проноситься через каждый дымоход, чтобы успеть закончить свою работу до рассвета? Будет ли у него время прокрадываться на цыпочках в каждую детскую, раз он неизбежно преодолевает звуковой барьер? Девочка ухватила суть моих рассуждений и поняла, что проблема тут действительно имеется, но ничуть не обеспокоилась. Она просто сменила тему разговора. Очевидное предположение, что ее родители говорили неправду, похоже, даже не пришло ей в голову. Подразумевалось, хотя и не было сказано напрямую, что, если законы физики делают прибытие Деда Мороза невозможным, тем хуже для законов физики. Ей было достаточно того, что родители рассказали, как он проникает во все дома через трубу в течение нескольких часов рождественского сочельника. Это так, ибо так сказали мама с папой.

Моя позиция такова, что если для ребенка наивное легковерие естественно и благотворно, то у взрослого оно рискует переродиться в пагубное и достойное порицания простофильство. Взросление, в самом полном смысле этого слова, должно сопровождаться культивированием здорового скептицизма. Активную готовность быть обманутым можно считать инфантильной чертой, так как она свойственна детям — и позволительна для них. Подозреваю, что ее сохранение у взрослых произрастает из мечты о детском благополучии и чувстве защищенности, а точнее из тоски по ним. Эта мысль была хорошо сформулирована в 1986 году таким выдающимся автором научно-популярных и научно-фантастических книг, как Айзек Азимов: «Приглядитесь к любому проявлению лженауки, и вы увидите одеяльце, чтобы укутаться, пальчик, чтобы пососать, юбку, чтобы ухватиться». Для многих людей детство — это потерянная Аркадия, разновидность рая с его стабильностью и безопасностью, с фантазиями о полетах в Волшебную страну, со сказками на ночь перед отбытием в Царство снов в обнимку с плюшевым мишкой. Когда оглядываешься на прошлое, может показаться, что годы детской невинности пролетели слишком быстро. Я люблю своих родителей за полет сквозь кроны деревьев на высоте воздушного змея, за их рассказы про Зубную Фею и Деда Мороза, про Мерлина и его заклинания, про младенца Иисуса и троих волхвов. Все эти сказки украшают детство, превращая его — в наших воспоминаниях — в чудесную пору.

А мир взрослых может показаться ледяной пустыней: ни фей, ни Деда Мороза, ни Страны игрушек, ни Нарнии, ни Земли счастливой охоты, где разгуливают наши умершие домашние питомцы, ни ангелов-хранителей, ни прочих разновидностей ангелов. Зато там также нет ни демонов, ни адского пламени, ни ведьм, ни злых духов, ни домов с привидениями, ни одержимости дьяволом, ни чудовищ, ни людоедов. Да, выяснилось, что на самом деле медвежонок Тедди и кукла Долли неживые. Но зато, оказывается, есть другие взрослые — живые, теплые, думающие и разговаривающие, — с которыми тоже можно спать в обнимку, и многие из нас найдут, что такая любовь приносит больше радости, чем детская привязанность к набивным игрушкам, какими бы мягкими и приятными те ни были.

Сохранить «личиночный» признак, свойственный детству (где он является преимуществом), в зрелом возрасте (где он становится недостатком) — это значит не повзрослеть до конца. В детстве доверчивость служит нам хорошую службу. Она позволяет нам с поразительной быстротой набить свои черепные коробки мудростью родителей и предков. Но если мы в нужный момент не изживем в себе эту «гусеницу», она сделает нас легкой добычей для астрологов, медиумов, гуру, миссионеров и знахарей. Гениальность ребенка — уникальной «интеллектуальной гусеницы» — заключается в том, чтобы впитывать факты и идеи, а не критиковать их. Если критические способности и разовьются со временем, то не благодаря, а вопреки детским наклонностям. Губка детского разума — неплодородная почва. Скептическое мышление сможет впоследствии вырасти на ней только как цепляющийся за жизнь росток полевой горчицы. Нам следует вытеснять инстинктивное легковерие детства конструктивным скептицизмом взрослого научного знания.