Читать книгу "ДАзайнеры - Олеся Строева"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хьюман забрал напиток и двинулся вверх по спирали. Смакуя прохладную жидкость, закинул голову и прикрыл глаза. Он поймал себя на мысли, что боялся посмотреть в рулон, выданный ему в центре. Он не понимал, что ему мешало. Он вообще начал сомневаться в том, что правильно сделал, пойдя на этот эксперимент. Но, с другой стороны, все, что с ним проделали, казалось довольно оригинальным для обычного теста на совместимость. Хотелось понять, что же все это значило. Хьюман некоторое время боролся с собой и, наконец, решился развернуть бумагу.
Хьюман достал из кармана свиток и положил его на стол. В этот момент ему показалось, что стало жарко, и он принялся снимать пиджак. Вытянув руку, случайно смахнул со стола бумагу. Рулон упал на пол и покатился. Хьюман инстинктивно рванулся вперед и попытался его схватить, но не успел, и результаты его часового обследования, прокатившись между перилами, полетели с приличной высоты вниз на тротуар, относимые все дальше и дальше дыханием летнего бриза. Хьюман перегнулся через край и проследил за полетами своей «судьбы». Когда он понял, что найти бумаги не представляется возможным, выругался, плюнул и обреченно повалился на сиденье. Несколько минут Хьюман сидел, уставившись в одну точку. Вскоре огорчение сменилось надеждой, что копию заключения можно попросить в центре. И потом, он решил, что там не могло быть ничего откровенного для него, наверняка какие-нибудь общие фразы, в общем, не из-за чего было расстраиваться.
Хьюману пришла в голову мысль, что он еще не осознал до конца все произошедшее с ним. Он, конечно, понимал, что все события были виртуально смоделированы, но его собственные реакции были натуральными и отражали как нельзя лучше саму его суть. Странным казалось то, что исторические эпохи имели какое-то отношение к Флэш. Непостижимым образом, и Хьюман ощущал это явственно, его собственное отношение к миру после водоворота времен и событий сильно изменилось. И первое, в чем это выражалось, – чувство собственной мощи, мощи внутреннего потенциала. Если бы в настоящий момент кто-то назвал Хьюмана «человек», для него это имя прогремело бы величайшей из похвал и непременно с большой буквы.
Тут Хьюман краем глаза заметил знакомый силуэт в начале улицы. Молодая женщина с пышной гривой рыжих волос уверенно двигалась по направлению к прозрачной башне. Подходя ко входу, она подняла голову, и Хьюман помахал ей сверху рукой. Она помахала в ответ и скрылась в стеклянном холле ресторана. Хьюман улыбнулся сам себе и решил, что совершенно готов встретиться с ней лицом к лицу, имеется в виду с любовью, конечно. Он подрулил к нижней нише многоугольника, она шагнула в его корзину, и они тут же поднялись в небо.
Ветер шевелил листву и развевал волосы, легкие шарфы, юбки, плащи прохожих. Роботы-дворники бесшумно передвигались вдоль тротуара, засасывая в контейнеры мусор и пыль. Один из чистильщиков обнаружил небольшой рулон бумаги, катившийся по дороге, и направился к нему, но его опередил какой-то мальчишка, заинтересовавшийся свитком. Он поднял бумагу, развернул ее и увидел странную фразу, написанную большими буквами и вытянутую во всю длину листа:
Г-НУ ХЬЮМАНУ
ЛЮБОВЬ – ЭТО ИСКУССТВО, ТАКОЕ ЖЕ, КАК ИСКУССТВО ЖИТЬ, ПОЭТОМУ ЛЮБАЯ ТЕОРИЯ ЛЮБВИ НАЧИНАЕТСЯ С ТЕОРИИ ЧЕЛОВЕКА, ЧЕЛОВЕКА-ХУДОЖНИКА.
Мальчишка хмыкнул, скомкал листок бумаги, засунул его в контейнер дворника и двинулся дальше по улице, наполняя воздух веселой беззаботностью.
С карниза длинных зданий прокураций площадь выглядит как театральные подмостки: пятьдесят сводчатых арок с холстяными занавесями образуют трапециевидную сцену, где столетиями разыгрываются человеческие драмы. И вовсе не Кампанилла с часами, и даже не странный византийский собор с пятью луковицами наверху так не будоражит восприятие, как эта мятая холстина, пропахшая средневековьем. Май всегда приносит в Венецию чудесные ароматы вместе с попкорном и людской суетой, да этот город никогда не бывает пустынным, и все же в начале мая здесь так свежо и легко. Кто-то бросил горсть желтых зерен на мостовую, и эти глупые юнцы стремглав бросились вниз с верхних ярусов. В полуденную пору на меня нападает лень, и я не в силах спускаться вниз за каждой новой подачкой. К тому же приближается время спектакля, я жду своих актеров.
Пора-пора, в Quadri уже переворачивают кресла и расставляют столики, он должен вот-вот появиться из-за поворота. Она здесь с самого утра, стоит в десяти метрах от входа в ресторан, как всегда неподвижно, раскинув руки, с закрытыми глазами. Ее лицо покрыто белой краской, волосы или парик тоже белые, руки и пальцы, и даже кольцо, длинное платье и туфли – все слито воедино, и только звон монет заставляет ее пошевелиться. Когда кто-то бросает в коробку железо, она открывает глаза и двигает руками.
Бьет двенадцать, жаль, что звон колоколов не производит в ее облике никакого внешнего эффекта, но боже мой, как, должно быть, вздымается ее грудь под слоем гипса. А вот и он, показался на фоне собора Святого Марка, в белой майке и узких джинсах, сам чем-то напоминающий античную статую, но не ту чувственную скульптуру греческой классики, нет, скорее архаичного куроса, лаконически выверенного, с тонкой талией, длинными ногами и широкой линией плеч. Орлиный нос и блестящие черные волосы тоже будто указывают на эллинское происхождение или, впрочем, на какой-то усредненный средиземноморский тип. Как он гибко двигается, мягко и пластично выходя на авансцену. Если бы только она могла открыть глаза. Еще одно мгновение – и он скроется в прохладе Quadri. Теперь можно и подремать, все равно следующая сцена произойдет не раньше чем через пару часов.
Солнце становится немного милосерднее часам к четырем пополудни. Занавес открывается, и я вижу знакомую картину: живописно опираясь на стену возле входа в кафе он пускает клубы дыма и довольно долго задумчиво разглядывает белую статую. Немного склонив голову набок и прищурив глаза, он меланхолично созерцает ее изящную фигуру, так естественно вписанную в декорации площади Сан-Марко. Докурив, он медленно подходит к ней, кладет монетку, один евро, в коробку, отчего скульптура оживает на несколько мгновений, и он смотрит в ее необыкновенно красивые глаза, после чего снова скрывается в темной прохладе ресторана и работает до поздней ночи. История повторяется около недели, но сегодня, чувствую, должно что-то произойти. Подберусь-ка я поближе к действующим лицам, устроюсь в первых рядах партера.
Тааак, вот он бросает монету, поднимается и пристально всматривается в ее глаза, глядящие будто изнутри камня. Глаза и вправду чудесные, синие, словно небо, жаждущие, говорящие, дивные глаза. И вдруг он произносит:
– Знаешь, мне было бы так любопытно увидеть твою настоящую красоту, что скрывается под этой белой краской. Я смотрю на тебя каждый день и думаю, бьется ли в этой каменной груди живое сердце.
Бааа, у меня перехватывает дыхание, а она так и не пошевелилась, только уголки губ дрогнули, а глаза долго не закрывались, провожая его взглядом. Да, реплика вполне театральная, брависсимо. Но что же дальше? Боже, да здесь не протолкнуться. Подождем следующего акта.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «ДАзайнеры - Олеся Строева», после закрытия браузера.