Читать книгу "Супербоги - Грант Моррисон"

Beatles, Kinks, Beach Boys и иже с ними напитали свои лизергиновые концептуальные альбомы ностальгией по веку джаза, водевилю и британскому мюзик-холлу; Томас же открыл нам, что живой талисман Мстителей Рик Джонс обладает властью воплощать свои мысли в комиксовых персонажах золотого века. Под занавес войны крии со скруллами Рик извергает из своего разума орды персонажей: супергерои Timely Comics периода Прекрасных Сороковых, Патриот, Горящий Череп и Ангел[128], отметелили скруллов, и Мстители успели перегруппироваться и всех спасти. Напряжение росло так долго, а в итоге задачу решила тупая фантазия в чистом виде. Неожиданное, невозможное, алогичное.

Томас ударил в гонг, и эхо доносится к нам по сей день. Недавняя серия Marvel Comics под названием «Тайное вторжение» – прямое продолжение «Войны крии и скруллов», но без ошеломительных повествовательных фокусов, из-за которых так замечателен был оригинал.

Центральной фигурой в саге о крии и скруллах был Капитан Марвел, взбунтовавшийся солдат крии. Его переодели в яркий красно-синий мундир и наградили собственной серией комиксов, где я его и обнаружил.

После школы я забрел на Бьюкенен-стрит, в книжный с нехорошей репутацией. Впрочем, комиксы там все-таки держали отдельно от порнографии – на толстой вертикальной стойке в самом нижнем шкафу, как ненужный хлам. Я был поклонником DC и комиксы «Марвел» никогда не покупал, но в тот раз больше ничего дельного мне не попалось, а одна обложка привлекла взгляд: «Капитан Марвел» № 29, где герой в эффектном красно-синем костюме взмывает в гиперреальное звездное поле – отголоски одновременно Уэйна Боринга и Стива Дитко.

И НЕ ДУМАЙ ПРОПУСТИТЬ БОЛЬШИЕ ПЕРЕМЕНЫ МАР-ВЕЛЛА – В СЕНСАЦИОННОЙ ИСТОРИИ, КОТОРУЮ МЫ НАЗВАЛИ – «ПРЕВРАЩЕНИЕ»! ОН ПРИБЛИЖАЕТСЯ! САМЫЙ КОСМИЧЕСКИЙ СУПЕРГЕРОЙ!

На многих обложках семидесятых изображали героя, рыщущего в космосе, звездного искателя. Супергерои больше не шатались по улицам и даже не летали меж небоскребов – пока мир очухивался, они вовсю триповали, странствовали, находили себя.

Писал и рисовал «Капитана Марвела» бывший фотограф ВМФ Джим Старлин, яснее Кирби постигавший опыт и темперамент своей молодой аудитории. Подобно многим своим товарищам, Старлин употреблял кислоту и в работе ничуть этого не скрывал. Мифология его сильнее отдавала популярной психологией, зато синтезировала из стиля «Марвел» новую понятную упаковку, которая впитала уроки «Новых богов» и сгладила острые края, – подле нее Кирби выглядел старомодным, как «Дымок из ствола»[129] по черно-белому телевизору.

Фрейдистская вселенная Старлина опиралась на «Четвертый мир», в то же время переворачивая его с ног на голову, и строилась вокруг борьбы за власть Таноса с Титана и его семьи полубожеств, включая, разумеется, распутного Эроса. Капитана Марвела Старлин взял на роль бога войны Ориона, вновь подтвердив шаманские корни капитана и его притягательность для психоделических вояжеров всего мира. Капитан Марвел у «Марвел» начинался как неоригинальная попытка защитить торговый знак, на пустом месте наскребя персонажа по сусекам. Поэтому единственным Капитаном Марвелом, которому дозволялось писать это имя на обложке собственного комикса, был Мар-Велл, скучный воин крии, пока Рой Томас не привлек вездесущего марвеловского напарника-по-найму Рика Джонса на роль Билли Бэтсона. Вскоре Джонс уже стучал нега-браслетами, и во вспышке взрыва, напоминавшей вокальные детонации оккультного грома оригинального Капитана, являлся герой. В одной лукавой сцене, смысл которой в детстве от меня ускользнул, Рик Джонс, пока Капитан Марвел работает, дрейфует в Негативной Зоне и, скучая, закидывается кислотой. Неудивительно, что это отражается на трудоспособности Капитана и начинаются проблемы.

Прометейская диалектика Кирби строилась на его опыте Второй мировой войны; Старлин же полагался на контркультуру, родившуюся после войны во Вьетнаме. Танос был Дарксайдом – но не галактическим тираном, а отвергнутым влюбленным, заскорузлым, массивным воплощением стремления к смерти, что владело столь многими молодыми американцами в шестидесятых. Дабы все точно поняли намек, Танос даже ухаживает за Смертью, которая в соблазнительном облике пышногрудой женщины в мантии и капюшоне ходит за ним по пятам, словно призрачная групи из ордена бенедиктинцев. У Кирби Сатана был деспотичным чудовищем; у Старлина – раздраженным нигилистом, сохнувшим по Смерти, как влюбленный щенок. Танос был готическим злодеем-подростком, понятным поколению, которое плевать хотело на Гитлера или на волю к власти. Когда я нашел «Капитана Марвела» № 29 и мигом прикипел к его обложке, мне было четырнадцать. Мы были хризалидами панков, и экзистенциальные герои Старлина говорили с нами на одном языке, одерживали верх над недругами, которых мы все узнавали по своим прыщавым бессонным кошмарам.

В истории под напыщенным заглавием «Превращение» Капитан Марвел оказывается на далекой планете, где его вот-вот будет судить богоподобный Эон. Мы знаем, что Эон богоподобен, поскольку он парит в воздухе и смахивает на громадную картофелину со студенистыми щупальцами, суровым человечьим лицом и гигантским пронзительным глазом – то есть с максимальной точностью изображает ангела кислотников. Его вступительная речь содержит среди прочего такие слова:

МЫ – ЭОН – ТОТ, КТО ЖДЕТ! СО ВРЕМЕН ЗАРИ ОЛИМПА МЫ ЖДАЛИ ТВОЕГО ПРИХОДА, ПРИБЫТИЯ, КОЕ ПРЕДСКАЗАЛ КРОНОС, КОСМИЧЕСКИЙ БАЛАНС!

Диалогам Старлина недоставало перкуссионной бит-поэтики Кирби, однако они были натуралистичнее, и в четырнадцать лет их было гораздо проще воспринимать всерьез. Если Кирби – Библия короля Якова, тогда Старлин – Новая Английская Библия. Старлин сгладил неровности Кирби, покрыл их сплошным слоем пластика. Его фигуры были массивно пропорциональны и склонны к внезапным рывкам, как и у Короля, но контуры их были четки и гибки, что придавало им пружинистого правдоподобия пластилиновой анимации. Бешеные экспрессионистские мазки силуэтов Кирби у Старлина отточены, смягчены и отполированы до трехмерности. Как видно при ближайшем рассмотрении, величайшие новации Старлина в том, что он освежил и обновил коктейль из Дитко и Кирби. У Дитко он позаимствовал умопомрачительные психопейзажи и чумазые городские сцены, абстрактные концепты, воплощенные в антропоморфных формах, сетки панелей, режущие время на куски, и формальную композицию полос. А у Кирби – беспрестанный экшн, эпичность, массивные фигуры и драчливую маскулинность.