Читать книгу "Нашествие Батыя на Северо-Восточную Русь - Михаил Елисеев"

Собравшись на военный совет, князья и воеводы подвели итоги, и они оказались безрадостные – почти половина ратников полегла на городских валах, отражая монгольский штурм. Летописец очень хорошо передает царившие среди владимирской военной и политической верхушки настроения: «Утром увидели князья Всеволод и Мстислав и епископ Митрофан, что город будет взят, и, не надеясь ни на чью помощь, вошли они все в церковь святой Богородицы и начали каяться в своих грехах. А тех из них, кто хотел принять схиму, епископ Митрофан постриг всех: князей, и княгиню Юрия, и дочь его, и сноху, и благочестивых мужчин и женщин» (Из Тверской летописи). В том, что князья пришли перед последней битвой на исповедь, нет ничего удивительного, но как быть с информацией о том, что они постриглись в монахи? Ведь данная информация подтверждается текстами Ермолинской, Львовской и Никоновской летописей. Причем в Никоновском летописном своде отмечается, что постригся в монахи даже Петр Ослядюкович и «вси боаре и людии» (т. 10, с. 108). Попробуем разобраться в ситуации и для этого сопоставим имеющиеся в нашем распоряжении письменные источники.

Вот что сообщает по интересующему нас вопросу Новгородская I летопись старшего извода: «И бысть на заутрье, увиде князь Всеволод и владыка Митрофан, яко уже взяту быти граду, внидоша в церковь святую Богородицю, и истригошася вси в образ, таже в скиму, от владыкы Митрофана, князь и княгыни, дчи и сноха, и добрии мужи и жены». Черным по белому написано – схиму принял Всеволод, княгиня Агафья, дочери и снохи князя Георгия. Мстислава в списке нет. Практически дословно данный текст воспроизводят Софийская I, Троицкая, Симеоновская, Вологодско-Пермская, Воскресенская и Типографская летописи.

Об этом же пишет и Н.М. Карамзин: «Открылось зрелище достопамятное, незабвенное: Всеволод, супруга его, Вельможи и многие чиновники собрались в храме Богоматери и требовали, чтобы Епископ Митрофан облек их в Схиму, или в великий Образ Ангельский. Священный обряд совершился в тишине торжественной» (с. 511). Ему вторит С.М. Соловьев: «Утром князь Всеволод и владыка Митрофан, увидавши эти приготовления, поняли, что города не отстоять, и начали приготовляться к смерти»[63] (с. 882).

Однако В.Н. Татищев вообще не упоминает князей среди тех, кто в тот судьбоносный день постригся в монахи: «Князи и воеводы, видя, что большего города удержать невозможно и оный может вскоре взят быть, а выйти из града было уже невозможно, поскольку всюду татары крепко стерегли, и собрались все к церкви в замок. Вошедши же в церковь святой Богородицы, начали петь молебен с великим плачем. Тогда княгиня великая с детьми, снохами и многие люди постриглись в монашеский чин и все причастились святых таинств» (с. 728).

Мнений и свидетельств много, но какое из них отражает реальное положение дел? На мой взгляд, ничего удивительного в том, что именно Всеволод принял схиму, нет. Я уже отмечал, что именно после поражения под Коломной у старшего сына Георгия Всеволодовича произошел серьезный душевный надлом. Для того чтобы снова почувствовать себя уверенно, Всеволоду нужно было время, но его-то в распоряжении князя не оказалось. Не стоит забывать, что был он очень молод и воспринимал разгром у Коломны не так, как воспринимал бы умудренный жизненным опытом человек. Стоя на башне Золотых ворот, Всеволод видел, что сделали монголы с его младшим братом Владимиром, и это ещё больше повергло князя в отчаяние.

Когда же после сражения 6 февраля были подсчитаны потери среди воинов гарнизона, Всеволод со всей пугающей ясностью осознал бессмысленность дальнейшего сопротивления. Исходя из личного опыта противостояния с монголами, он понял, что на следующий день город падет. Помощи не будет, а своих сил недостаточно, чтобы отразить очередной приступ. Утратив веру в победу и смирившись с неизбежным, князь решил приготовиться к смерти. Поэтому сначала постригся в монахи, а затем принял схиму, о чем и свидетельствуют летописи.

Для нас же принципиально важен другой момент – невзирая на всю безнадёжность ситуации, во Владимире-Суздальском никто не собирался сдаваться на милость Батыя. Столица была готова сражаться до конца.

* * *

…Долгая зимняя ночь ещё не закончилась, а Успенский собор был уже переполнен. Тысячи людей тянулись с разных концов города на Соборную площадь. Не имея возможности попасть внутрь церкви Успения Пресвятой Богородицы, горожане толпились под яркими зимними звёздами вокруг главного храма столицы. Тихое пение доносилось из собора, жёлтый неяркий свет, пробиваясь сквозь узкие окна, ненадолго рассеивал ночной мрак. Внутри храма, ближе к алтарю собралась семья Георгия Всеволодовича, княгиню Агафью окружали снохи и внуки. Рядом, сверкая доспехами, стояла группа воинов с непокрытыми головами, они опирались на тяжёлые, в сафьяновых ножнах, мечи. Среди них выделялись князья Всеволод и Мстислав. Епископ Митрофан, облачённый в златотканые ризы, благословлял князей и воевод на битву с нечестивым царем Батыем. Колыхались огни сотен свечей, рослый дьякон, размахивая кадилом, окуривал ладаном владимирскую знать. Бояре и воеводы, подходя под благословение, тревожно вслушивались в отдаленные, приглушённые звуки, которые доносились с улицы. Даже сюда, сквозь толстые стены каменного исполина, проникал далёкий шум осады.

Князь Мстислав нетерпеливо переминался с ноги на ногу, ожидая благословения епископа. Он считал, что его место не здесь, а на стенах, и уже сожалел о том, что уступил просьбам матери и пришел в Успенский собор. Мстислав очень удивился, когда Всеволод отстегнул меч, передал клинок дружиннику и направился к епископу. Быстро переговорив со святителем, князь опустился на колени. Некоторое время Мстислав наблюдал за братом, а когда понял, что тот постригается в монахи, махнул на всё рукой и вышел из храма. Остановившись на паперти, князь смотрел за реку. В тусклом свете луны было видно, как за Клязьмой полыхают багряные сполохи. Это горели тысячи монгольских костров, и их свет смешивался с заревом горящих окрестных сёл. Слыша грозный гул, доносившийся из вражеского стана, сотни горожан на площади осеняли себя крестным знамением и пытались протиснуться в переполненный собор, служба в котором не прекращалась ни на минуту.

Тем временем из храма вышли воеводы и старшие дружинники. Когда начальные люди сели на коней, дружинник развернул большой княжеский стяг. Мстислав взмахнул рукой, и отряд сквозь толпу двинулся к проездной башне детинца, а затем направился в сторону Золотых ворот. Всадники ехали по заснеженным улицам столицы, осторожно объезжая завалы из саней и телег. Было безлюдно, горожане либо попрятались по домам, либо находились на городских стенах.

У Золотых ворот горели костры, вокруг которых толпились ратники, пытаясь согреться. Попы из близлежащих церквей исповедовали воинов, идущих на битву с неведомым племенем, посланным за грехи людские на землю Суздальскую. На стены поднимали камни, связки стрел и копий, десятники и сотники расставляли у бойниц стрелков. По крутой каменной лестнице Мстислав и Петр Ослядюкович поднялись на боевую площадку Золотых ворот. Вскоре к ним присоединился Всеволод. С высокой башни как на ладони было видно огромное Раменское поле, где в ночной мгле двигались десятки тысяч огоньков. Орда готовила приступ. Наступало утро 7 февраля 1238 года.