Читать книгу "Попытка возврата - Владислав Николаевич Конюшевский"

выбирали подходящую колонну, потом искали лестницу, но в конце концов все было готово, и я, зажав в зубах кисточку, полез наверх. А когда долез, повесил банку на гвоздь и, макая кисточку в ярко-белую краску, стал выводить на закопченной колонне:

РАЗВАЛИНАМИ РЕЙХСТАГА — УДОВЛЕТВОРЕН!

И подписи — Гек, Шах, Змей, Колдун, Фауст, Гамаюн, Жан. Осназ СВГК[56] СССР.

Эпилог

19 февраля 1994 года

Тридцать пять километров северо-западнее Сталинграда.

Окрестности деревни Малеевка.

В лесопосадке стояла совершеннейшая тишина — даже птиц не было слышно, и только снег тихо поскрипывал под лыжами. Я, размеренно двигая руками и ногами, совершал еженедельный обязательный моцион в семь километров — от хозяйства Завидова до Синицыных прудов и обратно. Вот кто бы мне раньше сказал, что буду находить удовольствие от бесцельного хождения по лесу, ни в жизнь бы не поверил. А сейчас уже привык к этому прописанному врачами действию и уже лет пять, как не представляю себя без этой лыжной или пешей прогулки. Сзади почти так же бесшумно скользил мой телохранитель — Миша Ребров.

Михаил, в свои младенческие двадцать четыре года был старшим лейтенантом МГБ, а также ужасным занудой и, не побоюсь этого слова — педантом. В начале прогулки я, по устоявшейся традиции, зная его нелюбовь к пустому времяпровождению, коим он считал подобные вылазки, посоветовал Реброву не тащиться следом, а сгонять в Малеев-ку и купить в магазине сметану с местной молокофермы. Уж очень она там вкусная, с нашей городской — не сравнить. Но так же традиционно парень только укоризненно посмотрел на меня и, осуждающе качая головой, отправил в деревню водителя, а сам, пристегнув лыжи, замер в ожидании начала движения. Трудоголик, однако. И к работе подходит со всем тщанием. C одной стороны, он прав — генерал-полковник Лисов, пусть и в отставке, является очень лакомой фигурой для иностранной разведки. C другой — просто смешно предположить хоть какие-то действия иностриков в этом направлении. Гораздо вероятнее, что меня в очередной раз инопланетяне похитят…

Вспомнив «зеленых человечков», которые запихнули меня в эту реальность, я только усмехнулся. Да-а-а… вроде это и со мной было, а вроде и не со мной. За десятками прожитых лет я как-то совершенно забыл, что может быть другое время и другая жизнь. И тем более в этой жизни я никак не рассчитывал прожить столько лет. Ведь постоянно помнил слова Мессинга насчет смерти после выполнения какой-то миссии. И в Китае помнил, и в Латинской Америке, и в Африке. А в Ливане, когда на наше представительство навалился чуть не полк местных повстанцев, думал, что кирдык просто неизбежен. Только вот не мог понять, а в чем же тогда эта миссия заключается? Неужели в успешном договоре с Могабит-шейхом?

В долине Бекаа тоже подобная мысль мелькала, особенно когда место дислокации объединенного советско-израильского штаба дивизии неожиданно атаковали арабские войска, густо напичканные английскими инструкторами. Тогда, в бардаке наступления, штабные, в чье число входил и я, остались без прикрытия, а тут как раз элитная бригада «Мучеников эль Такра» нарвалась на наше расположение. Эти недомученные «мученики» от нас бы мокрого места не оставили, но вовремя подошедший моторизованный батальон Армии обороны Израиля, усиленный ротой Т-44, отложил пророчество на неопределенный срок. Интересно, сколько лет прошло, а я до сих пор помню, как замкомвзвода из этого батальона, Лёвка Шпицельман, забыв с переполоху так и не выученный толком иврит, поднимал бойцов в атаку, привычным ему еще с Отечественной войны кличем «За Родину, за Сталина!». И евреи, многие из которых были из Америки и из Европы, и соответственно даже не знали русского языка, один черт отлично поняв своего командира, мощным ударом отбросили арабов с англичанами от мазаных домиков, в которых держали оборону штабные.

Да-а-а, жарко тогда приходилось… И вообще — пятьдесят четвертый год был «веселым»… В отличие от моего времени, наше военное присутствие осталось только в Германии (не считая нескольких баз в Норвегии и Австрии), и страны недообъединенной Гитлером Европы, чуть-чуть очухавшись от немецкой, а потом непродолжительной советской оккупации, тут же приступили к разборкам. Видно — накипело… Польско-чешская напряженность, чуть не переросшая в вооруженный конфликт по поводу Тешинской Силезии, венгеро-словацкая «борьба флагов», югославо-албанский конфликт…

На востоке тоже все было не слава богу: первая Китайская война (когда Южный Китай с Центральным бодаться начал), индийское восстание. Хорошо что СССР этот бардак никоим образом не касался, так как все эти страны не находились под протекторатом Союза. Зато через два года вспыхнуло у нас. Точнее чуть не вспыхнуло, но Иван Петрович успел первым. Ведомство Колычева четко отслеживало реакцию как верхов, так и низов на происходящие в стране перемены. И вот что интересно — далеко не всем эти перемены пришлись по вкусу. Особенно из верхов и особенно на местах. Брать на лапу им и в голову не приходило, так как расстрельная статья с конфискацией имущества висела над потенциальными мздоимцами дамокловым мечом. Но представьте себе реакцию секретаря обкома, когда он узнает, что частный предприниматель товарищ Климов одних только партийных взносов заплатил около тысячи рублей? В смысле не за всю свою жизнь, а за один месяц. А уборщица его же предприятия, комсомолка Журавлева, за этот же месяц оплатила членский взнос в размере ста рублей!

Кстати, такая интересная пропорция получилась потому, что опять-таки, исходя из статьи закона, частник не мог себе назначать зарплату, больше чем в десять раз превышающую оклад своего самого низкооплачиваемого работника. В развитие своего дела или куда-то еще он мог вкладывать сколько угодно, но вот размеры оплаты труда были четко между собой взаимосвязаны. А сам закон был настолько хорошо продуман, что исключались все возможные махинации с субподрядами и прочими лазейками, позволяющими его обойти.

Только тому секретарю обкома было плевать, что Климов и мозгами работает и пашет день и ночь, чтобы обеспечить себе и своим работникам ТАКОЙ доход. Секретаря заел сам факт. А еще больше заело поведение Климова на партсобрании, когда глава областного комитета начал его учить жизни. Настолько заело,