Читать книгу "Два бойца (сборник) - Лев Славин"

4

Сейчас Врублевский шагает взад и вперед по окопу. Вдруг он останавливается и кричит:

– Почему вы не стреляете?

Люди молчат и насмешливо переглядываются. Никто не отвечает, потому что вопрос ни к кому определенно не обращен. А на вопросы, не обращенные ни к кому, никто отвечать не обязан. Словом, сделано по-штатски.

Прапорщик снова кричит (он оказывается, еще и крикун!):

– Фельдфебель, почему люди не стреляют?

Встал фельдфебель Негреев, плечистый старик, полный меланхолической ласковости. Два года он проторчал в запасных полках, занимаясь ротным хозяйством и подготовкой новобранцев к войне, на которой сам никогда не был. В конце концов он попался на каких-то грязных махинациях с сахаром и был отправлен на фронт. Здесь он попробовал цукать солдат и требовал от них точного исполнения всех мелочных обрядов строевого устава. Окопники быстро отучили Негреева от тыловых замашек. Когда фельдфебель соседней роты получил при загадочных обстоятельствах пулю в затылок, Негреев, как неглупый человек, сделал правильный вывод из этого «несчастного случая». Это был пример мгновенного и коренного перерождения человека. Heгреев сделался кротким и справедливым начальником.

Он приложил руку к козырьку и сказал извиняющим, ся голосом:

– Патронов нет, ваше благородие…

Люди с любопытством посмотрели на прапорщика. Они были почти благодарны ему за маленькое бесплатное развлечение, которое он доставлял им.

Прапорщик нахмурился и крикнул:

– Связист, соедини меня со штабом дивизии!

Связист склонился над своим деревянным ящиком и глухо забормотал.

Прапорщик опять завел свою мотню. Он шатался взад и вперед по траншее, спотыкаясь о ноги солдат.

Тихон спросил Соломонова:

– Почему он все ходит?

Соломонов пожал плечами:

– Нервничает человек. Из дрейфунов.

И он опять вернулся к своей любимой теме – о том, как они заживут вместе после войны.

– А что я буду делать в городе? – сказал Тиша. – Мне в городе делать нечего. Я – человек деревенский.

– Ну так знаешь что? – сказал Соломонов. – Я поселюсь в деревне.

– А что ты будешь делать в деревне?

Соломонов решительно не знал, что он будет делать в деревне.

Тиша положил руку на колено Соломонову и заглянул в его строгие голубые глаза.

– Это мы сейчас с тобой из одного котелка хлебаем, – сказал он, – а вернемся по домам, забудем друг друга, как не видали. Там мы с тобой, брат, в разных дивизиях состоим.

Помолчав немного, он добавил:

– А все же я буду вспоминать тебя, Егор.

Но Соломонов заупрямился. Он ни за что не хотел согласиться с тем, что после войны он и Тихон расстанутся.

Тиша вздохнул и поднялся. Он взял котелок и сказал, что идет за обедом.

– Нынче моя очередь, – сказал он и ушел.

Рановато еще было идти за обедом, но Тихону надоело слушать фантазии Соломонова.

«Добрый малый, – думал он, пробираясь в ходах сообщения, – за товарища отдаст жизнь, а в общем малохольный, как все они».

Под словом «они» Тиша разумел городских, господ, непростых. Тиша не отрицал за ними некоторых достоинств – ума, образованности, деликатности, но при всем том считал, что все они страдают странным пороком чудачества, что делало их в глазах Тиши существами неполноценными, глуповатыми, как бы не совсем людьми. Самый темный и нищий деревенский парень обладал в глазах Тиши перед любым из них преимуществом здравомыслия. Взять вот Соломонова… Тиша любил его. Два года они не расставались, пили из одной баклаги, спали под одной шинелью, в атаках держались всегда рядом, штык к штыку, и не раз спасали друг другу жизнь. Иногда Тиша забывал, что Соломонов не деревенский. Его простые повадки, физическая сила, здравость его суждений делали Соломонова в глазах Тиши совсем своим.

Но изредка – и всякий раз непонятно почему – в глазах Соломонова вдруг вспыхивал безумный огонь непрактичности, он лез на рожон, дерзил начальству, или вдруг вскакивал на бруствер и сидел там под дождем неприятельских пуль, или впадал в надменную молчаливость, которая длилась по нескольку дней, или ни с того ни с сего отдавал свои новые английские сапоги какому-то незнакомому солдату из чужой роты в обмен на его драные ботинки.

«Эх, – думал Тиша, подходя к укрытию, где стояли походные кухни, – если бы он не был барин, какой бы это был человек!»

5

Связист поднял голову над своим ящичком и сказал голосом, полным ложной грусти:

– Штаб не отвечает, ваше благородие. Должно быть, повреждение линии.

– Ищи штаб! – закричал Врублевский.

Соломонов искоса посмотрел на прапорщика. Взгляд этот взорвал Врублевского. Он подбежал к Соломонову. Строго говоря, Соломонов не смеялся. Черты его были неподвижны. И все же где-то в глубине его худого красивого лица сквозила насмешка, черт его знает в чем: может быть, в некоторой прищуренности глаз или в легкой дрожи ноздрей.

– Вольноопределяющийся Соломонов, – крикнул прапорщик, – извольте не смеяться!

Соломонов встал. Он приложил руку к козырьку и в упор смотрел на Врублевского.

Врублевский был в исступлении. Дрожащей рукой он копошился в кобуре. Казалось, сейчас произойдет что-то ужасное. Но под спокойным, чуть презрительным взглядом Соломонова он все более охладевал и в конце концов сказал плачущим голосом:

– Вы думаете, что если вы кончили университет, то вы умнее всех?

Солдаты переглянулись. Всем стало неловко. Нет, опять сделано по-штатски.

В это время связист радостно воскликнул:

– Есть штаб, ваше благородие!

Врублевский схватил трубку.

– Говорит Иркутск… Да… У нас нет патронов. Пришлите нам патронов… Да что вы, оглохли?… Вам русским языком говорят: нет патронов… Ну вас к черту! Поставьте к телефону кого-нибудь потолковей… Что?… Извините, господин капитан, я не знал, что это вы. Но все равно, это не меняет дела, у нас нет патронов… Что?… Почему не нужны?… Ничего не понимаю…

И, отдав связисту трубку, прапорщик мрачно уставился в землю. Скучное лицо его стало еще скучнее.

Соломонов все понял. И когда Тихон вернулся с обедом, вольноопределяющийся сообщил ему:

– Будет атака.

Тихон не поверил.

– Разведки не было, – сказал он, – проволока не сбита.

Они принялись за суп. В нем оказалось необычно много мяса.

– Двойной рацион, – сказал Соломонов, – перед атакой.