Читать книгу "Мощи святого Леопольда - Борис Конофальский"

– Спросил, я его, знает ли он город, – продолжал рассказ Сыч, поглядывая, как Роха пьёт вино, – а он говорит, мол, конечно знаю. Я с отцом, мол, его строил. Сказал, всё расскажет, если мы ему хлеба привезём, завтра и привезём.

– Взять его нужно было, и сюда волочь,– сухо сказал Волков, он не был доволен,– до завтра тянуть не будем, сейчас поедем.

Кавалер встал.

– Экселенц, да ни куда он не денется,– заверял Сыч.– Завтра на заре поедем, хлебушка свежего ему покажем, и всё – наш будет.

Волков злился на этих двух дураков, не знали они, что солдаты Пруффа могут в любой момент поднять мятеж, или просто уйти. И пусть каменотёс не помог бы ему пробраться в цитадель, но показать солдатам, что дела хоть как то идут было необходимо.

– Сейчас поедем, – сказал он тоном, не допускающим возражений. Но возражения последовали.

– Фолькоф, успокойся, – неторопливо говорил, Роха отпивая вина из кружки,– твой человек прав, ни куда он не денется.

Кавалер пришёл в ярость, только вот Роха этого не замечал.

– Экселенц, темнеет уже. Лучше завтра,– произнёс Сыч, он то, как раз видел, что его господин чёрен от гнева, но продолжал,– мы можем в темноте сбиться, место не знакомое, да и не дай Бог, встретим кого в темноте. Лучше завтра, на рассвете, но ежели вы решили сейчас, то оно конечно.

Волков глянул на него свирепо, но понимал, что Фриц Ламме прав, и сказал поэтому:

– Иди, поешь, и будь готов завтра с рассветом найти дом.

Второй раз повторять Сычу нужды не было, он понял, что сейчас лучше быть подальше от господина.

А вот Рохе, который так и не почуял перемены в настроении кавалера, досталось. Волков схватил его за плечо, рванул на себя, и зашипел зло, в ухо, да так что вино у Скарафаджо расплёскивалось:

– Послушай, Роха, ты мне лучше при людях не перечь, хочешь, что сказать, отведи в сторону.

– Да ты что, Фолькоф,– удивлялся Роха, стараясь удержать вино в кружке, – я и не перечил тебе, просто разговаривал.

– Меньше разговаривай, дурак,– продолжал беситься кавалер,– ты вроде тут как офицером себя почувствовал, так и веди себя как офицер, поддерживай меня во всём, потому, что дела у нас не Бог весть ка идут. Сегодня пока вас не было, сброд уйти собирался, и Пруфф этот.. Крыса, как узнал, что мы какого то знатного господина из еретиков угомонили, так первым бежать был готов, может и штаны запачкал. Чёртов трус, а ты мне говорил, что он не трус, а просто дурак. А выходит, что как раз наоборот,– шипел кавалер.

– Какого, дьявола, я с тобой, Фолькоф, я с тобой,– заговорил Роха пытаясь успокоить кавалера,– а кого вы приложили? Герб видал его?

– Видел, вон в телеге, щит его лежит, и штандарт, Ливенбах он.

– Ты и в правду, Ливенбаха угомонил, ты лично? – Лицо Рохи изменилось. Теперь он и сам видимо волновался. – В поединке? Насмерть? А какого из них?

– Хватит задавать мне вопросы, Пруфф и его сброд, трясутся весь день, ещё и ты будешь?

– Так на смерть убил?– Не отставал Скарафаджо.

– Ранили, но в голову, из мушкета, твои Хилли-Вилли. Его пажи увезли.

И тут лицо Рохи изменилось, он вдруг обрадовался:

– Хилли-Вилли? Из мушкета? – Орал он.– В башку Ливенбаху? Ай да молодцы, не зря я их стрелять учил. Это я их учил стрелять, Я Игнасио Роха. Где мои мальчики? Знают ли кому они влепили пулю.

Он быстро и ловко нацепил свою деревянную ногу, словно сапог и вскочил:

– Хочу поздравить ребят, где вы парни?

Волков поймал егоза рукав:

– Роха, впредь не смей мне перечить при моих людях. Слышишь?

– Я понял, Фолькоф, понял, ты теперь офицер. Теперь ты ещё и рыцарь, всё я понимаю, не дурак, авось.– Отвечал Скарафаджо успокаивающим тоном и пошёл к мальчишкам. – Просто думал, по старой памяти, как старые друзья… Поболтать можем.

– Можем, когда ни кто не слышит.– Сухо сказал кавалер.

Встал, пошёл к своей телеге.

А Роха опять заорал, размахивая кружкой с вином и приплясывая на своей деревяшке. Он был весел, хотя Волков догадывался о том что, даётся ему это не просто. Скарафаджо орал и поздравлял Хилли– Вилли, так, что бы все слышали. Он требовал для них вина и нахваливал их, называл их «мои ребята», и делал он всё правильно. Мальчишки конфузились, от такого внимания, краснели, и были горды. А люди капитана Пруффа, видя, что Роху совсем не беспокоит ранение Ливенбаха, уже и сами не так тревожились. И стали тоже поздравлять мальчишек.

А потом, те, кто ходил за водой взялись делить деньги, что были найдены у убитого сержанта, не забыв про долю кавалера, потом стали выпивать. И потихоньку, не сразу, уже почти в сумерках, кто то стал петь солдатскую песню и Скарафаджо её подхватил, пел фальшиво, но громко и смешно. И у костра, где он сидел стали собираться солдаты, подпевали, ели, смеялись.

А Волков, сидевший в одиночестве, с кружкой вина, мрачный и абсолютно трезвый, подумал, что не зря дал Рохе три талера и согласился взять с собой. Больше, чем на Роху ему положится, здесь было не на кого. Не на Ёгана, не на Сыча и не на двух мальчишек, что сидят у костра с Рохой, пьяные и счастливые. И уж точно не на людей Пруффа, или дух монахов. Да только Игнасио Роха, по прозвищу Скарафаджо, только он один, в этом провонявшем трупами городе, был человеком, на которого кавалер Иероним Фолькоф мог рассчитывать.

«Да, хорошо, что я взял этого колченого чёрта с сбой».– Подумал кавалер и крикнул:

– Ёган, уксус, мне буду мыться.

– Иду господин, – кричал Ёган, которому вовсе не хотелось, уходить от костра, где было так весело, но слуга встал и пошёл за ведром.

Он заметно хромал, но кавалеру казалось, что хромота его фальшива. Не так уж страшна была рана, которую брат Ипполит, давно обработал и сообщи Волкову, что в ней нет ничего страшного, болт только порвал кожу, да малость мясо проткнул, на пол пальца.

Кавалер разделся, стал мыться, Ёган кряхтел, протирая его уксусом.

А он думал, думал о том, что этот день они прожили, но что ему делать дальше. Что ему делать завтра. Ждать, действительно, было нельзя, действительно можно было дождаться большого отряда еретиков, или язвы на ком-нибудь из людей Пруффа. Или каверзы от чумного, мерзкого докторишки. А ещё он думал, о каком-то белом человеке, о котором говорила Агнес. Он думал обо всём этом постоянно. Весь вечер, когда остальные пили вино у костра и пели песни, он продолжал думать о завтрашнем дне. И хорошо, что он сегодня сильно устал, опасная стычка, пара тяжёлых разговоров, давали о себе знать, иначе эти мысли не дали бы ему уснуть.

Он лёг в телегу, под плащ не снимая кольчуги и сапог, как знал, что ночью придётся вставать.

Луна была не меньше чем в прошлую ночь, такая же огромная и такая же белая. И, так же как и вчера, кавалер залез на бочки, что стояли у стены и глянул в низ, там, на улице опять слонялись люди, только было их намного больше чем вчера. И они опять кидали камни.