Читать книгу "Шестое вымирание - Элизабет Колберт"

Версия Дарвина с тех пор получила множество подтверждений. К примеру, исследователи, изучавшие покровы тел древних жуков, обнаружили, что во время ледниковых эпох даже крошечные насекомые мигрировали на многие тысячи километров в поисках подходящего климата. (Скажем, небольшой тускло-коричневый жук Tachinus caelatus в наши дни живет в горах к западу от Улан-Батора в Монголии, а в последнюю ледниковую эпоху был распространен в Англии.)

По величине изменения температуры, прогнозируемые на ближайшее столетие, сопоставимы с температурными колебаниями ледниковых периодов. (Если нынешний объем выбросов сохранится, ожидается, что в Андах потеплеет на целых пять градусов109.) Но если по величине изменения и сопоставимы, то по скорости – нет, а ведь скорость, как мы помним, – ключевой параметр.

В наши дни потепление происходит как минимум в десять раз быстрее, чем в конце последнего оледенения и любого из ему предшествовавших. Чтобы выжить, организмам придется мигрировать или каким-то другим способом адаптироваться к изменениям тоже вдесятеро быстрее. На участках Силмана лишь наиболее “быстроногие” (или “быстрокорние”) деревья наподобие “гиперактивного” рода шефлера поспевают за повышением температуры. Вопрос, сколько всего видов сумеют перемещаться достаточно быстро, остается открытым, однако, как отметил Силман, в ближайшие десятилетия мы наверняка узнаем ответ, хотим мы того или нет.

Национальный парк “Ману”, где расположены участки Силмана, находится в самой юго-восточной части Перу, почти на границе с Боливией и Бразилией, и занимает площадь около пятнадцати тысяч квадратных километров. Согласно Программе ООН по окружающей среде, “Ману” – “природоохранная зона с самым высоким биоразнообразием в мире”. Многие виды можно найти только в этом парке и его ближайших окрестностях, в том числе древовидный папоротник Cyathea multisegmenta, птицу Poecilotriccus albifacies, известную как белощекий тоди-мухолов, грызуна Isothrix barbarabrownae и небольшую черную жабу Rhinella manu.

В первую же ночь нашего похода один из студентов Силмана, Руди Круз, настоял на том, чтобы все отправились на поиски Rhinella manu. Раньше он уже видел нескольких жаб в этом месте и был уверен, что, если постараемся, мы сумеем снова их найти. Незадолго до поездки я прочитала статью о распространении хитридиевых грибков в Перу110 – авторы утверждали, что те уже проникли и в “Ману”, – но решила об этом не упоминать. Возможно, жабы Rhinella manu все еще там обитали, а в таком случае я определенно хотела их увидеть.

Мы надели налобные фонари и двинулись в путь вниз по тропе, словно вереница шахтеров, спускающихся по штольне. Лес ночью превратился в сгусток непроглядной черноты. Круз возглавлял процессию, освещая фонарем стволы деревьев и вглядываясь в гущу бромелиевых. Остальные брали с него пример. Мы шли уже, вероятно, целый час, но отыскали лишь несколько коричневатых лягушек рода Pristimantis. Через некоторое время участникам экспедиции стало скучно, и они начали уходить обратно в лагерь. Но Круз не хотел сдаваться. Похоже, решив, что проблема в нас, его попутчиках, он пошел в другом направлении.

“Ты что-нибудь нашел?” – периодически кричал ему кто-нибудь в темноту.

“Нет, ничего”, – раз за разом отвечал он.

На следующий день, после очередных заумных дискуссий о том, как замерять деревья, мы паковали вещи, чтобы выдвигаться дальше вниз по хребту. Пока Силман ходил за водой, он обнаружил веточку с белыми ягодами, чередующимися с чем-то, напоминающим ярко-фиолетовые ленты. Он идентифицировал это как соцветие дерева семейства Brassicaceae (капустных, или крестоцветных), но, поскольку прежде не встречал ничего подобного, предположил, что находка может принадлежать очередному новому виду. Веточку завернули в газету для дальнейшего путешествия. Сознание того, что я, возможно, присутствовала при открытии нового вида (хотя и не имела к этому ни малейшего отношения), наполнило меня какой-то странной гордостью.

Мы снова вышли на тропу, и Силман начал прорубать путь своим мачете, часто останавливаясь, чтобы указать на очередную ботаническую диковину вроде кустарника, который крадет воду у соседей, выпуская игловидные корни. Силман говорит о растениях так, как другие люди – о кинозвездах. Одно дерево он назвал “харизматичным”. Еще были “забавные”, “чудаковатые”, “изящные”, “умные” и “потрясающие”.

Вскоре после полудня мы достигли возвышенности, откуда открывался вид на долину и соседний хребет. Деревья на том хребте тряслись. Это означало, что через лес движутся шерстистые обезьяны. Мы все остановились, пытаясь их разглядеть. Плавно перемещаясь с ветки на ветку, обезьяны издавали звуки, немного напоминающие пение сверчка. Силман достал пакет с кокой и пустил по кругу.

Вскоре мы дошли до Участка 6 на высоте 2225 метров, где ранее было обнаружено дерево, относящееся к новому роду. Силман указал на него взмахом мачете. Дерево выглядело вполне обычным, но я попробовала посмотреть на него глазами Силмана. Оно было выше большинства своих соседей – пожалуй, его можно описать как “статное” или “величавое”, – с гладкой красноватой корой и обыкновенными спирально расположенными листьями. Таксономически это представитель семейства Euphorbiaceae, или молочайных, как и пуансеттия. Силману очень хотелось узнать об этом дереве побольше, чтобы, как только удастся найти нового таксономиста вместо недавно скончавшегося профессора, сразу выслать ему все необходимые материалы. Силман и Фарфан отправились посмотреть, что там можно собрать. Они вернулись с несколькими семенными коробочками, толстыми и жесткими, как скорлупа лесного ореха, но имевшими изящную форму – как у цветущей лилии. Коробочки были темно-коричневого цвета снаружи и песочного внутри.

В тот вечер солнце село раньше, чем мы успели добраться до Участка 8, где предполагали разбить лагерь. Мы в темноте дошли до места ночлега, затем поставили палатки и приготовили ужин – тоже в темноте. Я залезла в спальный мешок около девяти вечера, но через пару часов меня разбудил яркий свет. Я подумала, что кто-то встал в туалет, и, повернувшись на другой бок, вновь заснула. Утром Силман в изумлении спросил, как это мне удалось спокойно спать во время ночной кутерьмы. Оказалось, что через наш лагерь проследовало шесть групп cocaleros. (Хотя в Перу продажа коки законна, все закупки должны производиться через государственное предприятие ENACO, а выращивающие коку делают все, чтобы обойти это предписание.) Каждая группа натыкалась на палатку Силмана. В итоге ему это настолько надоело, что он начал орать на cocaleros – не лучшая идея, по его собственному признанию.

* * *

В экологии трудно выводить какие-то закономерности. Одной из немногих общепризнанных стала взаимосвязь между количеством видов и площадью (SAR[71]) – в экологии это самое близкое, что есть, к периодической таблице Менделеева. В самой общей своей формулировке эта взаимосвязь кажется очень простой, почти очевидной. Чем больше изучаемый вами участок, тем большее число видов вы там встретите. Эта закономерность была отмечена еще в 1770-х годах Иоганном Рейнгольдом Форстером, натуралистом, который сопровождал капитана Кука в его втором плавании. В 1920-е годы ее выразил на математическом языке шведский ботаник Олоф Аррениус. (Между прочим, Олоф был сыном химика Сванте Аррениуса, который в 1890-е годы показал, что сжигание ископаемого топлива может привести к потеплению на планете.) Далее это правило уточнили и доработали в 1960-е годы Эдвард Осборн Уилсон[72] и его коллега Роберт Макартур.