Читать книгу "К вопросу о циклотации - Борис Стругацкий"

Дальше они обнаруживают огромную яму, вырытую словно громадным взрывом. Что-то прорыло громадный ров, разбросало деревья, взрыло огромный холм, всё вокруг забрызгано льдом и воняет странной гнусной вонью, которая действует не только и не столько на эстетические чувства мальчиков, но и на какие-то инстинкты – страх, незнакомое, чужое и угрожающее. Любопытство их одолевает, они решили, что здесь кто-нибудь приземлился – чужой, несомненно, судя по запаху, начинают копаться в этих кучах снега пополам со льдом и землей и поваленными деревьями и вдруг находят странных существ – совершенно чуждых земному, раздавленных, с выпученными глазами и разбросанных по веткам сосен. Они окончательно убеждены, что имеют дело с пришельцами, неудачно высадившимися.

Вернувшись домой, сообщают отцу. Тот говорит, что действительно, в ночь, когда Тойво приехал, когда все в доме угомонились, он, засыпая, слышал в тайге отдаленный взрыв, грохот, но думал, что это работают геологи. Обещает на следующий день после работы привести с собой ребят-монтажников со стройки и сообщить куда надо и самим разобраться на месте.

А ребятам предлагается больше туда не ходить.

Но ребята таки идут. Они снова на той же поляне. Все уже присыпано свежим снежком, вонь заметно уменьшилась. Они снова спускаются в ров и рассматривают обломки деревьев, как вдруг посредине рва открывается ОКНО.

Существуют еще две машинописные страницы текста:

…Над проталиной, колыхаясь, висел огромный шар, окруженный туманной оболочкой испарений. Пар поднимался к синему небу и искажал диковинную картину, открывавшуюся внутри шара, словно внутри хрустального яйца, найденного несчастным Кэйвом в своей лавочке.

– Что это? – прошептал Коля. – Что там показывают?

Тойво всматривался в глубину шара. Порывы ветерка сгоняли пары, и тогда перед глазами появлялся странный пейзаж – песчаный склон, странно, наискось растущие деревья, похожие на пальмы, а вдали, на фоне густого фиолетового неба, – снежные вершины гор, опрокинутые набок.

– Это похоже на стереопроектор, – пробормотал Тойво. – И все-таки…

Он сбросил лыжи и, проваливаясь в снег, пошел поближе к шару. Коля, тесно к нему прижимаясь, следовал за ним. Это была настоящая тайна, даже если здесь был всего лишь стереопроектор, но в связи с мертвым попугаем и с падением снаряда пришельцев это приобретало совсем иной смысл, от которого было жутко, и восторженно, и любопытно, и не хотелось оставаться одному.

Они остановились в шаге от поверхности шара и чувствовали на лицах пульсирующее тепло от влажных паров. Теперь шар уже не воспринимался как шар, это было гигантское окно в какой-то необычный перекошенный мир – с опрокинутым песчаным пляжем, с ядовитого цвета зеленью, с наклоненными горами под фиолетовым небом. И это было именно окно, а не экран проектора, – это чувствовалось каким-то седьмым чувством. За пленкой пара было настоящее пространство.

– Вот он, новый мир, – глухо сказал Тойво.

Коля не успел и слова сказать, как Тойво поднял руку и уперся ею в окно. Рука прошла!

– Погоди, – сказал Коля. – Не надо. Не надо, Тойво.

– Надо.

– Погоди, сейчас сюда придет папка…

– Это новый мир, – сказал Тойво, не спуская глаз с далеких гор на горизонте. – Я иду.

Он пригнулся и прыгнул вперед. Он прыгнул как пловец в воду, распластавшись в воздухе и вытянув вперед руки. Раздался тонкий жалобный звон. Коля зажмурился. Когда он открыл глаза, Тойво был уже по ту сторону. Он странно сидел боком, в неестественной позе, словно готовый вот-вот покатиться вниз по песчаному склону. Он ободряюще улыбался Коле, но был очень бледен.

– Здесь жарко, – сказал он. – Не бойся, Заяц! Я буду…

Он вдруг оглянулся, и на лице его изобразились испуг и смущение. Позади него появился, стоя так же косо, как и все за окном, высокий полуголый человек, меднокожий и лоснящийся. В руке у него было копье, на лице круглая зеленая маска с огромными очками. Человек в величайшем изумлении оглядел Тойво, затем бросил взгляд на Колю, изумился еще больше и закричал:

– Кими! Сорэ-ананка?

И тут окно исчезло. Словно его и не было. Коля, ошеломленный и беспомощный, стоял совершенно один на дне широкого рва перед проталиной в снегу. Кругом стояла тишина.

Коля стал потихоньку пятиться, не сводя глаз с проталины. Он видел, что к этому месту подходят две пары следов: его собственные следы – маленькие ямки от валенок – подходили к краю проталины и возвращались назад. А другая цепочка – от пары пьексов – обрывалась в шаге от проталины, словно тот, кто ее оставил, взлетел внезапно на небо. Коля повернулся и со всех ног кинулся вон из рва. Он забыл про лыжи и бежал, проваливаясь в снег и падая, стиснув зубы, ничего не видя от слез. Он не остановился даже тогда, когда впереди послышались голоса людей и голос отца, звавшего их.

На обороте последней машинописной страницы написано от руки:

Старший попадает в иной мир и долго думает, что это ИНОЙ мир. Потом он видит автомобиль с надписью на трех языках «Молоко». Страшное разочарование. «Великая вещь – нуль-транспортировка…» – «Подумаешь!..» Ему бы ящеров и пр.

А отец объясняет малышу, что произошло (для шестилетнего, объясняет ЗАЧЕМ, но не КАК).

ИДЕЯ: Великое в глазах ученых = малое в глазах обывателя.

Импровизатор[12]

(перевод-плагиат с неизвестного английского автора)

В то лето, помню, я отдыхал в Северной Шотландии, на берегу моря. Тамошние места чаруют – скучные и сказочно прекрасные, тоскливые и бесконечно живые, суровые и солнечные – они обладают замечательной способностью глубоко западать в память и заставлять вас уже через много лет с судорожной поспешностью, пугающей родных и друзей, собираться в дорогу, чтобы вновь увидеть эти серые потрескавшиеся от ветра скалы, груды мшистых валунов у самой воды, хмурое, всегда неспокойное море… И свежий пьянящий воздух, полный тугого ветра, солоноватой влаги, криков морских птиц, и бесконечно пустынный берег, и вересковые поля, и купы сухих, согнутых ветрами деревьев…

Я поселился в маленькой прибрежной гостинице «Крыло Альбатроса», где и жил один неделю или две, упиваясь восхитительным одиночеством, чудесной погодой и великолепным элем, который готовила своими руками миссис Бибз – хозяйка гостиницы, вдова, женщина весьма почтенная, исполненная множества достоинств, из которых главным было то, что она принимала меня за какое-то официальное лицо, а потому и никогда не рисковала завлечь меня в свою беседу, за что я ей и был весьма благодарен. Я, собственно, приехал туда отдыхать, но на всякий случай захватил с собой мольберт и не пожалел об этом. Обычно я весь день проводил у моря, пытаясь красками передать то странное чувство, которое охватывало меня, когда я видел эти груды камня, влажные от ударов тяжких мутных волн, вечером ужинал, пил эль, выкуривал трубку в темной гостиной и шел спать, сладко уставший от ходьбы, от шума ветра в ушах, от мыслей и впечатлений.