Читать книгу "Книга катастроф - Александр Юрченко"

Так кем же был ремесленник Махмуд — шаманом или революционером? Я думаю, следует доверять Джувайни, когда он пишет о сильной натуре и психологической энергии зачинщика смуты. Что же касается сведений о распутстве нового султана, то сообщение о девах, подобных небесным духам, содержит метафорическую неопределенность. Видимо, неопределенность была закодирована в самой ситуации. Ничто ведь не помешало Джувайни без двусмысленностей описать противоестественную сексуальную связь с духами при характеристике магических практик уйгуров (Джувайни. I. 43).

Тем временем эмиры, созвав монголов, собрали войско и двинулись на Бухару. Махмуд также приготовился к сражению. «Он отправился навстречу монгольской армии с шайкой бездельников, на которых были лишь рубахи да изар». Противники выстроились в боевом порядке, и Махмуд находился среди своих воинов без оружия и доспехов. Такая логика поведения вписывается в сценарий магической революции, ибо события, с позиции участников, развиваются в двух измерениях — видимом и невидимом. Подчеркнутая безоружность Махмуда означала его магическую сверхвооруженность. Его окружала не шайка бездельников, а небесное воинство. Это уравнивало шансы противников.

«Среди людей распространился слух, что если кто подымет руку на Махмуда, то будет парализован; поэтому это войско также не решалось взять в руки сабли и луки. И все же кто-то из них пустил стрелу, и она поразила его, а другой выстрелил в Махбуди; но никто ни из его собственных людей, ни из противников не знал об этом. В этот момент поднялся сильный ветер, и в воздух взметнулось столько пыли, что они не видели друг друга. Враги подумали, что это было одно из чудес Тараби; и они покинули поле боя и обратились в бегство, а войско Тараби преследовало их по пятам[38]. Жители сельской местности выступили из своих деревень и набросились на беглецов с заступами и топорами; и когда бы им ни попадался кто-то из их числа, особенно если это был сборщик налогов или землевладелец, они хватали его и били по голове топорами. Они преследовали монголов до самой Карминии, и почти десять тысяч человек было убито. Когда сторонники Тараби прекратили преследование, они нигде не могли найти его и сказали: “Господин удалился в невидимый мир”» (Джувайни. I. 85.).

События обрели литературную форму спустя двадцать лет, причем Джувайни писал с чужих слов. Что заставило интеллектуала вглядываться в загадочные подробности происшествия? Под призрачным покровом монгольского могущества угадывалась некая структурированная энергия, сжатая спираль; развертываясь, она порождала новую реальность (так тогда не выражались). Ужас социальной утопии заключался в отсутствии охранительных механизмов. Праздник вседозволенности угрожал и исламу, и монгольской власти.

С позиции Джувайни, люди утверждающие, что они обладают магической властью, способны убедить в этом лишь невежественную чернь. Если бы Джувайни думал иначе, он не стал бы записывать историю бунта, чреватого катастрофой. Ибо ему было известно о приказе предать смерти всех жителей Бухары. Бунт против власти расценивался монголами как торжество хаоса. Наведение порядка мыслилось ими как уничтожение носителей хаоса. В свою очередь, восставшие действовали в некоей воображаемой реальности, полагая, что они носители истинного порядка. Удивительным образом в советских исследованиях не учитывалось ни то ни другое. В марксистской мифологии восставшая чернь уподоблялась небесному воинству, не обремененному пороками, страстями и верой в магию.

Остался неразъясненным вопрос: почему небесные воины облачены в одеяния зеленого цвета? Согласно иранской мистической концепции 'Ала' ад-даула Симнани (XII в.), душа мистика проходит семь субстанций, которым покровительствуют семь пророков; последняя ступень истинной сути знаменовалась зеленым цветом.

Восстание 1239 г. в Бухаре не единственный случай отмены реальности.

С позиции суннитов, благочестивого большинства в мусульманском мире, нусайриты были богохульниками и нечестивцами. Обитали они в горных районах к западу от Алеппо в Сирии. Согласно сухой исторической справке, нусайриты — крайняя шиитская секта, названная по имени предполагаемого основателя ее Ибн Нусайра, отделившегося от имамитов во второй половине IX в. Учение нусайритов представляет смешение элементов шиизма, христианства и народных мусульманских верований.

Сами свое учение они оценивали иначе, но это мало кого интересовало. Грех нусайритов заключался в том, что они приписывали Али божественную сущность. К тому же молва обвиняла их в том, что они не молятся, не совершают омовений и не соблюдают поста. Такое пренебрежение к групповым установкам было чревато серьезными последствиями. В 1317 г. нусайриты подняли восстание, которое можно рассматривать как магическую революцию, как попытку преодолеть гравитационные силы истории. Событие по горячим следам описывает путешественник Ибн Баттута. Великая тайна появления грядущего имама (махди) не задела бесхитростного паломника. Никто из наблюдателей не озаботился составлением гороскопа, никто не всматривался в небесные знаки. Ландшафт события удручающе скучен. В восприятии собеседника Ибн Баттуты участники драмы выглядят плоскими картонными фигурами. Следуя воле своего бога, они производят впечатление жалких слепцов. Они, в свою очередь прозревая внутренним взором царствие небесное, полагали слепыми суннитов. В этой взаимной слепоте заключено неразрешимое противоречие. Характеризуя нусайритов, сунниты говорят только о внешнем. Вслед за суннитами идут нынешние исследователи, не задаваясь вопросом о мотивации нусайритов, которые, как каждому очевидно, были обыкновенными безумцами.

«Мне рассказывали, что однажды появился среди них неизвестный, который объявил себя махди[39]. Они собрались вокруг него, и он пообещал отдать им во владение всю страну и разделил между ними Сирию, определив каждому по городу, повелел идти туда, дабы вступить во владение. Дал каждому по листочку оливкового дерева, сказав при этом: “Покажите их там [для тех] — это приказ”. И когда один из них, выполняя его волю, появился в выделенном ему городе, его привели к наместнику, которому он сказал: “Ал-Имам ал-Махди дал мне этот город”. Наместник ответил ему: “А где приказ?”. А тот возьми и предъяви оливковый листок, за что и был побит палками и отправлен в тюрьму. Позже тот самый неизвестный приказал им готовиться к войне против мусульман, начать он решил с города Джабла, а вместо мечей он велел вооружиться палками миртового дерева[40], пообещав, что в бою они превратятся в их руках в мечи. Руководствуясь указаниями своего предводителя, они ворвались в город Джабла, а случилось это в пятницу, когда все жители были в мечети на пятничной молитве, и стали грабить и насиловать женщин. Разгневанные мусульмане выскочили из мечети, вооружившись, бросились на врага и без труда обратили их в бегство. Когда весть о случившемся достигла ал-Лазикийу, ее наместник Бахадур ибн Абдаллах выступил со своими войсками и стал преследовать нусайритов, затем к нему присоединился амир ал-умара из Триполи со своим отрядом, к которому были посланы почтовые голуби с известием о выходке нусайритов. Они преследовали бегущего врага до тех пор, пока не убили примерно двадцать тысяч сектантов. Оставшиеся укрепились в горах и начали переговоры с амиром ал-умара, предложив ему по динару за голову, если тот пощадит их. Меж тем голубиная почта доставила ал-Малику ан-Насиру известие о случившемся. Ответ султана был таков: “Предать всех мечу”.