Читать книгу "Краткая история пьянства от каменного века до наших дней. Что, где, когда и по какому поводу - Марк Форсайт"

«Сухие», в силу своего единодушия, всегда были ценными избирателями. То есть на любых выборах, где предстояла напряженная борьба, кандидат мог заручиться внушительной поддержкой, провозгласив себя противником спиртного. В результате огромное множество пьющих политиков ратовало за сухой закон. Ну и последнюю точку поставило неотвратимое получение женщинами избирательного права. Большинство американских женщин, значительная часть американских мужчин, Антисалунная лига и все до единого сенаторы, не желавшие лишиться должности, поддерживали Восемнадцатую поправку, совершенно не представляя, что она на самом деле значит.

В Восемнадцатой поправке, которая обычно отождествляется с сухим законом, — единственной из всех поправок ограничивающей свободу и единственной отмененной — не было сказано, что конкретно она запрещает. Она объявляла вне закона «опьяняющие» напитки без указания, какие именно.

Пивоваров Восемнадцатая поправка не особенно пугала. Как и виноделов. И пьющих «сухих». Всем было понятно, что сухой закон должен бороться не со спиртным, а с пьянством, салунами и насилием. Разумеется, речь шла только о виски. От прекрасного и полезного пива никто не пьянеет. Все зло только от крепких вин и крепкого спиртного. Однако сухой закон состоял из двух частей — поправку к Конституции дополнял закон Вольстеда, разъясняющий, что́ в ней, собственно, подразумевается. Согласно этому разъяснению, «опьяняющим» считался любой напиток крепостью выше 0,5 градуса.

Вот этого никто не ожидал. Особенно пьющие «сухие». Дело в том, что власть в Антисалунной лиге, как почти всегда бывает, захватили самые радикальные ее члены. Они-то и составили проект закона, который вручили Эндрю Вольстеду, а тот представил его в конгрессе без существенных изменений.

Запрет

И он наполовину сработал. Величайший миф о сухом законе гласит, что якобы во время его действия потребление алкоголя только возросло. Это чушь. Учет легального потребления спиртного прекратился в 1920 году, а когда возобновился в 1933-м, выяснилось, что потребление упало более чем наполовину.

В некоторых местах, впрочем, отмечался и рост. Самый очевидный пример — Нью-Йорк. Но именно там и проходила грань между мифом о сухом законе и реальностью. Нам всегда рассказывают только о том, как выглядел сухой закон в больших городах, — потому что это романтика, это шик и это увлекательно. Все поголовно сидели в подпольных барах, писали романы или устраивали мафиозные разборки в День святого Валентина (в углу наигрывал на фортепиано Джордж Гершвин, а рядом с ним лихорадочно строчил в блокноте Ф. С. Фицджеральд).

Совсем иное дело — сельская глушь Вайоминга. Мафиози обнаружили, что мизерная плотность населения превращает поставки и работу с кадрами в логистический кошмар. На малонаселенном Среднем Западе, где и зарождалось движение за ввод сухого закона и откуда вещали его изначальные сторонники, стали закрываться салуны.

В маленьком городке просто не хватило бы закоулков, чтобы прятаться от полиции и устраивать подпольные бары. Нет, спиртное там все же водилось. Люди прятали самогонные аппараты в лесу, иногда наведывались бутлегеры (с пойлом сомнительного качества — в Уичите был случай, когда партия паленки оставила инвалидами на всю жизнь 500 человек). Однако с салунами было, по сути, покончено, и модель связанного с ними поведения оказалась сломана. Грубо говоря, именно тогда лихой Старый Запад превратился в унылый Средний Запад.

Непредвиденные последствия

В городах сухой закон работал по-другому, и тем не менее можно утверждать, что все-таки работал. Именно это собираюсь утверждать и я.

В число безусловно отрицательных последствий сухого закона входила организованная преступность. В какой-то степени Восемнадцатая поправка действительно способствовала ее развитию, хотя переоценивать эту степень не стоит (а переоценивают ее часто). Во времена Аль Капоне и бесконечных кровопролитных разборок в Чикаго по статистике убийств на 100 000 населения приходилось 10,4 нашпигованных пулями трупа. В 2016 году — 27,9. Представления о постоянном аккомпанементе автоматных очередей все же были сильно раздуты. Куда более страшным последствием стала коррупция. Полиция, испытывая жуткую нехватку финансирования, начала брать взятки — с этой привычкой ей оказалось очень нелегко расстаться даже после отмены сухого закона. В Бостоне четыре подпольных бара находились в одном квартале с главным полицейским управлением. Собственно, сама идея подчинения закону приняла несколько фарсовую окраску, появилось даже новое слово — scofflaw, «насмехающийся над законом»: завсегдатай подпольных баров, плюющий на все запреты.

Тут хорошо бы рассказать, что же представлял собой подпольный бар. Но это невозможно. Они были совершенно разные. По фильмам мы все представляем их довольно четко — окошко-глазок во входной двери, непременный джаз-бэнд… Однако зачастую подпольный бар устраивался в обычной квартире. Среди владельцев меблированных комнат много было итальянцев, нередко они просто открывали одну такую комнату и подавали там кьянти и пасту. Историки кулинарии считают, что именно тогда итальянская кухня начала завоевывать Америку: люди шли за вином, а возвращались, проникшись любовью к спагетти.

За выпивкой горожане готовы были отправиться даже в негритянские кварталы. Ведущий колонки в главной негритянской газете Нью-Йорка отмечал, что «за десять лет ночные клубы укрепили межрасовые отношения лучше, чем все церкви, черные и белые, за целое столетие». Подпольный бар представлял собой совершенно новый тип питейного заведения, импровизированный, поэтому никаких правил там не было, что отличало его от салуна, успевшего накопить вековые традиции. Латунная подножка — в обязательном порядке, клиентки женского пола — ни в коем случае и так далее. Подпольный бар мог быть каким угодно.

Пожалуй, самым неожиданным следствием сухого закона стало то, что подпольные бары начали посещать женщины. Никаких запретов, обусловленных правилами или обычаями, на этот счет не существовало. Если исходить из того, что сухой закон должен был покончить с употреблением алкоголя, он несомненно потерпел поражение. Но если расценивать его как инструмент борьбы с брутальным мужским миром салунов, то он одержал величайшую победу. Салун считался заведением, куда «крокодил свою мать не приведет». На вывеске одного из нью-йоркских подпольных баров значилось: «Через эти двери выходят самые красивые девушки в мире»[65]. В фешенебельных подпольных барах имелись дамские комнаты. Победа была безоговорочной: женщины получили право голоса — и коктейль, чтобы это отпраздновать.

Коктейли действительно заказывали чаще всего, и они были совсем не те, что прежде. Как и в Лондоне XVIII века, наиболее подходящим для нелегального изготовления оказался джин. Это было самое низкопробное пойло. Немалая часть его делалась на краденом техническом спирте, так что отравлений хватало. Однако и на вкус он был самой натуральной отравой. С коктейлями Америка познакомилась намного раньше (как мы уже знаем), но теперь они выступали в другом амплуа — добавки нужны были исключительно для маскировки вкуса. Содовая тут не годилась, а вот тоник отлично смягчал резкость плохого джина. Виски — или то, что за него выдавали, — смешивали с имбирным пивом до полного исчезновения гадкого привкуса. Резко подскочили продажи кока-колы — только не в качестве альтернативы спиртному, а в качестве дополнения к нему.