Читать книгу "Ловцы пыли - Ила Опалова"

Отец стоял на боковых перилах, одной рукой держась снаружи за стену, другой уцепившись за плиту верхнего балкона.

– Ты что делаешь? – спросил Миша. – Свалишься! Хоть и второй этаж, невысоко, но ноги сломать можно.

– Я хочу к Лиде на балкон залезть, все ждал, когда ты проснешься…

– Зачем тебе лезть? Сходи.

– Не открывает.

– Позвони.

– Телефон не отвечает.

– Ну и что? Ответит. А если спину сломаешь, хорошо будет? Думаешь, этим Лиду счастливой сделаешь?

Отец отпустил плиту и качнулся, Миша схватил его за руку и помог спуститься с перил.

– Ну, фазер, ты даешь! – удивленно покачал головой он. – Седина в бороду, а в ребро бес тычет?

– Я шагов ее не слышу, – пожаловался отец.

– Конечно, у нее там ковры, коврики, может, босиком ходит…

– Всегда слышу, а вчера вечером нет, и утром тоже.

– Вчера был футбол, все слышали тебя. А утром… К подруге могла пойти, могла у нее и переночевать. Ладно, я поднимусь к Лиде на балкон, я все-таки повыше.

Поднявшись на стоящий на балконе табурет, Миша одной ногой встал на перила, ухватившись за плиту верхнего балкона, легко подтянулся. Через минуту он был наверху, постоял, постучал и наклонился вниз.

– Балкон закрыт, – сообщил он отцу. – Хозяйка, похоже, отправилась в магазин. Любимое женское занятие – шопинг. Компенсация за твой футбол.

Спустился Миша еще легче, чем поднялся.

«Как зверь ловкий», – подумал отец и вслух сказал:

– Ловкач! Хорошо, ты у меня не бандит…

– Ты что, фазер? – удивленно спросил Миша.

– Ты на работу?

– У меня выходной. Я пойду к матери Наташи Коробовой. Я говорил, что у нее рак в неизлечимой форме? Директриса попросила больную опекать, дала деньги, чтобы я купил ей продукты. Директрису совесть мучает, хотя какая ее вина? Наташа сама выбрала такую работу.

Миша говорил и быстро одевался, натягивая джинсы, футболку. Заметив на носке дырку, он спокойно стянул его и, скомкав вместе со вторым носком, бросил на стул, пробормотав:

– Надо заштопать!

– Твоя директриса права. Ухаживать за Наташиной мамой сейчас ваш долг, – сказал отец. – Ты есть-то будешь?

Миша молча открыл кастрюлю, наклонился, понюхал и проговорил с довольным видом:

– Пахнет вкусно! Конечно, буду. Ну, фазер, ты научился готовить! Можно женить.

Отец скривился от такой шутки. Он сел напротив сына и страдальчески наблюдал, как тот ест.

– Ты что, фазер, голодаешь? – спросил Миша с набитым ртом.

– Лида меня бросила, ты так думаешь?

– Фазер, надо быть жестче, – недовольно проговорил Миша. – Зачем она тебе? Женщин много.

– Что ты говоришь!? – возмутился отец. – Откуда такой цинизм?

– Это реальный взгляд на жизнь, – ответил Миша. – Кстати, у Наташиной мамы неплохая квартира и нет наследников. Давай познакомлю.

– Ты что? С чердака грохнулся?

– Не грохнулся. Ты сам сказал, что надо за ней ухаживать. Я предлагаю это делать вместе. Ладно, ты подумай, а я пошел.

Миша убрал посуду со стола, сунул тарелку под кран, пошаркал ее губкой, и, обмыв, поставил в шкаф. Так же методично он помыл и остальную посуду.

Глава 25. Ключи от квартиры Коробовых

Миша стремительно поднялся на этаж к Коробовым. Пакет-майка с продуктами в его большой руке казался легкой игрушкой. Он позвонил в соседскую дверь.

– Это кто там? – донесся из-за двери недовольный вопрос.

– Я Клавдии Ивановне продукты купил. Откройте, пожалуйста, ее квартиру…

Дверь открылась не сразу, соседка въедливыми глазами посмотрела на Мишу, потом на его руки.

– А вот и не открою, – неожиданно заявила она.

– Как это? – не понял Миша.

– Так это, – передразнила его женщина. – Я вам не открывальщица.

– Дайте ключ, я сам открою, – растеряно проговорил юноша.

– Щас, – ехидно произнесла женщина. – Не дождетесь! Вы хотите Клавину квартиру прихапнуть!

– С чего вы взяли? – удивился Миша. – И вообще, вам что за дело?

– Ходят тут, ходят, то Олька ваша, то ты… Клаву подкупаете куском хлеба! А мне есть дело. Я с Коробовыми почти сроднилась.

Мишины узкие глаза весело блеснули.

– Надеетесь, что квартира будет ваша? – Не получив ответа, он продолжил: – Вам-то зачем? У вас свое жилье есть…

– Не твое дело! – отрезала женщина и, закрывая дверь, выпалила: – Тоже, поди, не в конуре живешь.

– Ничего себе! Одной ногой в могиле, а все хочет загрести! – пробормотал Миша и громко сказал в замочную скважину: – Мы возьмем дубликаты ключей у сиделки!

И он стал быстро спускаться вниз, а со двора позвонил своей начальнице:

– Ольга Николаевна, у вас есть ключи от квартиры Наташи? Соседка не открывает квартиру. Готова уморить больную голодом…

– Да, она мне тоже открывать не хотела, – подтвердила Ольга.

– Может, мне к медсестре сходить, которая за Клавдией Ивановной ухаживала? За ключом?

– Я не знаю ее адрес, только телефон. Сейчас позвоню.

Миша сел на лавку во дворе и, закинув в рот мятную подушечку жвачки, осмотрелся. Его взгляд задержался на люке, в котором нашли Наташу. Юноша легко поднялся, подошел к круглой чугунной крышке и нахмурил прямые брови. Потом решительно зашагал к низкой карусели. Опустившись на колено и упершись рукой в землю, заглянул под карусель. Там, у металлического штыря, валялся всякий мусор: рваные пакеты, сношенный ботинок, обертки от мороженого. Уцепившись за деревянный край, Миша вытащил из-под карусели грязную сумку и бросил ее в пакет с продуктами. Отойдя за дом к мусорному контейнеру, вытряхнул на землю все содержимое найденной сумки. Вместе с косметическими мелочами с металлическим звоном упала вниз связка ключей с голубым брелоком-сердечком. Разжав пальцы, Миша уронил сумку и, подцепив ее ногой, отправил пинком в мусорный контейнер. Затем выплюнул жвачку на землю, нервно дернул углом рта и подобрал ключи. Задумчиво перебрал их и, опустив связку в карман, широкими шагами направился к Наташиному подъезду.

* * *

Клавдия Ивановна очнулась от дремы, услышав металлическое щелканье замка.

– Фая, ты? – слабо окликнула она.

И вздрогнула: в проеме, наклонив голову, чтобы не ушибиться, появился Миша.

– Мишенька, – прошептала больная женщина, – что ж ты приходишь?.. Я просила Ольгу…

Она покраснела от мучительного стыда за свою немощь, за тяжелый запах, к которому она сама привыкла, но который – она знала – был неприятен до тошноты.