Читать книгу "Тольтекское искусство жизни и смерти - Барбара Эмрис"

И вдруг наступил покой, как будто ничего не случилось. Мать и сын сидели в тишине. Где-то на задворках сознания Сариты всплыл вопрос: что же будет дальше? Она больше не была уверена в своих действиях. Где дон Эсикио и что еще может сделать ее семья?

* * *

Вдалеке, среди руин, слышались тихие всхлипывания Дхары, которые возносились в сумеречное небо. Она боролась и никак не могла сдаться – и снова проигрывала сражение. Но вот солнце уютно угнездилось среди западных холмов, и боль растворилась в тихой осознанности…

* * *

День подошел к концу. Дхара заснула и видела сон. До нее доносились лай собак из дальней деревни и крики летящего ястреба, но ей казалось, что она покинула это священное место на высоком мексиканском плато. Она перенеслась куда-то и стала другим человеком. Под ней вздымались и с шумом разбивались о скалу волны океана, обжигая холодными брызгами ее босые ступни. Чувствуя свое тело, нагое и мокрое, она висела на краю отвесной скалы, вцепившись окровавленными пальцами в щели и трещины. Море жаждало поглотить ее целиком, и некому было спасти ее.

Она пыталась выкрикнуть предупреждение всем душам, которым грозит опасность, но не могла издать ни звука. Она пыталась думать, но ничего не получалось. Она хватала ртом воздух, но не могла дышать. Силы покидали ее, воля к борьбе иссякла. Тело ее пожирало пламя ужаса, от ее отваги ничего не осталось. Казалось, океан вот-вот заберет ее, и ничто не могло быть страшнее. Уж лучше все муки человеческого существования, вся эта боль и безумие, чем отдаться воле морской бездны.

– Да неужто? – спросил дон Эсикио, наблюдавший сверху со своего насеста на скалах. – Я предоставляю ей такой хороший случай совершить прыжок, а она говорит, что предпочитает этому любые человеческие страдания.

У Дхары от этих слов перехватило дыхание. Она собрала все свои силы, и ревущие волны перестали хватать ее снизу, их рокот утих.

– Кто вы? – задыхаясь, проговорила она.

– А разве от этого что-то может измениться? – ответил он.

– Вы Бог?

– Если тебе так угодно.

– Что мне делать? – хрипло спросила она. – Разжать пальцы? Или продолжать бороться?

– Ты о ком сейчас?

– Простите… Не понимаю.

– Ты говоришь о той, что висит сейчас, вцепившись в утес, или о той, что цепляется за себя? Ты о той, что глупа, или о той, что хочет счастья? О которой из них?

Дхара жадно хватала воздух. Ей казалось, что она уже тонет.

– Не понимаю, – повторила она.

– Ты счастливая или глупая? – бросил ей вызов старик.

– Как тут можно выбирать!

– Точно нельзя? Уверена?

– Нельзя, конечно нельзя, – задыхаясь от страха, проговорила она.

– Только из этого и можно выбирать! – рявкнул он и, оттолкнувшись обутыми в сапоги ногами от скалы, пролетел мимо ее головы.

Одним ликующим прыжком Эсикио скрылся из глаз и исчез в морской пучине.

– Боже! – выдохнула Дхара, очнувшись. – Господи!

Она лежала в одиночестве на шершавых камнях Теотиуакана. Сколько она уже тут пролежала? Небо успело потемнеть. Даже в летние месяцы вечерами на высоких равнинах становилось холодно. Озябнув и дрожа от холода, она медленно поднялась. Руины Теотиуакана превратились в сборище припавших к земле теней, и никто больше не бродил по дороге, погрузившейся в темноту.

Она вспомнила сон об океане, вспомнила старика. Не так она себе представляла встречу с Богом. Бог должен был выглядеть как индийский духовный учитель Саи Баба и вещать голосом штормовых ветров, летящих среди цветков лотоса. С детства она была убеждена, что у Бога есть для нее миссия – нести весть человечеству, делиться мудростью с миром. Когда она висела на утесе и жизнь ее была на волоске, она ждала Его Божественного вмешательства. Он должен был спасти ее от верной смерти, направить к истинной цели. И что же? Он лишь поглумился над ней, оставил ее с видением какого-то бесенка, бесстрашно бросившегося в безбрежный океан. Он покинул ее.

Где-то залаяла собака. К ней присоединилось еще несколько, их лай напоминал крики старух. Жизнь, наверное, смеется над ней. Что ж, наверное, поделом. Она, когда-то столь уверенная во многом, теперь перестала понимать хоть что-нибудь. Она, разгневавшаяся на учителя, сражавшаяся с собственными убеждениями, осталась перед выбором, который нельзя сделать… Перестать цепляться и провалиться в тайну? Тайна. Эта простая мысль, казалось, рассеяла ее страх. Она осмелилась сделать глубокий вдох – и перестала дрожать. Ей вдруг стало лучше. Удивительно, но наступил покой. Ей ничего не было нужно. Факты, в которые она до сих пор непреложно верила, потеряли свою соблазняющую силу. Пусть человечество верит во что угодно, она свободна от всего этого. На мгновение она вышла из густого тумана, разбила тысячу тяжких цепей и ощутила счастье, какого не знала никогда.

* * *

– Что ты натворил? – обвиняющим тоном спросила Сарита. – Знаешь, дон Эсикио, это уже слишком! Нет, правда, это уже чересчур!

Она и ее дед смотрели, как Дхара устало идет по дороге, направляясь туда, где можно поужинать и переночевать. Надвигалась ночь, в небе светил лишь ущербный месяц, плывший над ними, как чаша для подаяний.

– Вовсе нет. Это обычное дело, – сказал Эсикио. – Каждый раз так бывает. Все они говорят: «Мне не нужна жалость!» – а потом умоляют о ней. Лететь их не заставишь. Стонут, плачут, жалуются, обвиняют, а иногда у них не выдерживает сердце. У меня такое один раз было, когда я учил. Дело было в Соноре[36], у меня было три ученика, так один из них свалился прямо…

– Нехорошую шутку ты с Дхарой сыграл!

– Шутку! – защищаясь, воскликнул он. – Мои так называемые шутки совершают переворот в душе человека. Мигель ими, между прочим, тоже пользуется. Ты подумай: мой внук пошутил с этой женщиной или спас ее от тупости в последней стадии? А сейчас – посмотри-ка на нее! Исполнена покоя, несет в себе мудрость, которой ей не дали бы все мудрецы мира!

– Все же меняться очень тяжело.

– Но она сама хотела измениться, девочка моя. Она умоляла об этом, и теперь все случилось. Все прекрасно на земле[37], Сарита, ибо Дхара учится сама себя спасать.

– Она решительно настроена, – согласилась Сарита.

– Она рьяно за дело взялась – у многих так происходит. Как и всех, ее было не остановить: она искала, добивалась ответов на вопросы, вскрывала свое сердце, чтобы узнать, что там. А с истиной приходит боль, рыдания, освобождение – как и в блаженной агонии плотской любви.

– Спору нет, она полностью себя отдавала, – кивнула Сарита.