Читать книгу "Брачные союзы Дома Романовых - Александр Манько"

Празднества окончились маскарадом в саду Летнего дворца и великолепным фейерверком. Для народа перед дворцом были устроены фонтаны из белого и красного вина, выставлены жареные быки и разные другие яства. Сама государыня бросала с балкона в толпу пригоршни серебряных денег.

Молодая чета поселилась на постоянное житье в одном дворце с императрицей, но на особой половине, обращенной окнами на Александровскую площадь. Сравнительно с прежним временем Анна Леопольдовна не пользовалась большой свободой. Причиной этого был, впрочем, не супруг принцессы, в глазах которой он не имел решительно никакого значения, а подозрительность императрицы и герцога. Впрочем, и сама Анна не искала никаких развлечений. Она желала прежде всего уединения, ограничивая свое общество небольшим кружком близких к ней лиц.

12 августа 1740 года Анна Леопольдовна родила сына — принца Иоанна, который и должен быть стать преемником императрицы. Бездетная Анна Иоанновна чрезвычайно обрадовалась его рождению и отпраздновала это событие торжественными молебствиями во всех городах обширной империи. Императрица сама была единственной восприемницей новорожденного от купели.

Анна Иоанновна страстно полюбила младенца, будущего императора, взяла его от родителей, поместила рядом со своими апартаментами и только жене Бирона, герцогине Курляндской, доверяла заниматься с наследником российского престола. Анне Леопольдовне, как и принцу Антону-Ульриху, пришлось терпеть разлуку с сыном, пока была жива тетка-императрица.

Регент империи

Недолго пришлось императрице Анне Иоанновне наслаждаться привязанностью к внуку: спустя два месяца после его рождения она умирает, успев манифестом от 5 октября 1740 года объявить принца Иоанна Антоновича наследником российского престола и подписать духовную.

Комната, где лежало тело усопшей государыни, наполнилась плачущими придворными. Анна Леопольдовна сидела в углу, убитая горем, а герцог Бирон тоже плакал и метался из стороны в сторону, впервые в своей жизни не зная, за что ухватиться, с чего начать. Наконец через четверть часа, когда все постепенно начали успокаиваться, приступили к чтению последней воли императрицы.

Генерал-прокурор князь Никита Трубецкой взял духовную Анны Иоанновны, переданную ему фрейлиной Юшковой, и приготовился ее читать. Содержание этой духовной было известно только Бирону и Остерману, а другие лица ничего не знали о последней воле императрицы. Князь Куракин, войдя в опочивальню, спросил Остермана:

— Кто ж после государыни будет ее преемником на престоле?

— Принц Иван Антонович! — кратко ответил ему Остерман и отвернулся.

Совершенно успокоившийся Бирон с полунасмешливым поклоном обратился к отцу нового государя, принцу Антону:

— Не угодно ли, принц, слушать последнюю волю усопшей императрицы?…

Принц молча придвинулся к группе, окружившей князя Трубецкого. Выслушав духовное завещание Анны, он и принцесса, не сказав ни слова, удалились в свои покои.

На другой день во дворце происходило собрание всех высших сановников. Им было прочитано завещание императрицы, назначавшее Бирона правителем государства до совершеннолетия нового государя, Иоанна VI. Все присягнули на верность Иоанну и поздравили Бирона с высоким саном.

Младенца Иоанна с большим торжеством перевезли в Зимний дворец. Процессию открывал эскадрон гвардии. За ним шел регент — впереди кресла, в котором несли кормилицу с ребенком на руках. Анна Леопольдовна со своей любимой фрейлиной Юлией Менгден ехала в парадной карете. По выражению английского посла Рондо, «гусарский полк, проезжая в Лондоне по Гайд-парку, возбуждает больше шума, чем эта перемена правительства». А вот прусский посланник в Петербурге Мардефельд в письме своему королю Фридриху подчеркнул: «Все умы восстановлены против узурпатора (Бирона. — А. М.), и гвардейские офицеры открыто заявляют, что будут сносить регентство только до похорон их „матушки“, а многие говорят, что лучше передать власть в руки оставшихся потомков Петра I. Все простые стоят за Елизавету». Действительно, при объявлении Бирона регентом не раздалось ни одного одобрительного приветствия со стороны гвардейских полков. Гвардия его не любила, и он знал об этом.

Сенат поднес регенту титул королевского Высочества и назначил ему 500 000 рублей годового жалованья [34]. Тот же титул получил и отец императора, принц Антон-Ульрих. Теперь в церквах при богослужении был принят такой порядок: упоминали императора, принцессу-мать, цесаревну Елизавету Петровну и регента.

Началось правление регента Бирона, ставшее продолжением того тяжелого времени, которое России уже пришлось пережить. Регент империи объявил о своих милостях: он отменил несколько смертных приговоров, уменьшил подати, смягчил судебные наказания и даже не забыл приказать о выдаче шуб часовым, «ибо в морозное время они без них претерпевают великую нужду».

Однако эти меры, разумеется, не доставили Бирону той народной признательности, на которую он, видимо, надеялся. Ведь всем было хорошо известно и памятно прошлое этого высокомерного курляндца, обязанного своим могуществом не таланту и заслугам, а исключительно личному расположению к нему Анны Иоанновны. Сколько знатных фамилий, да и вообще тех, кого он считал подозрительным, стали жертвами его тирании, сколько погибли на эшафоте и в сибирской ссылке. Своим многолетним правлением Бирон возбудил в обществе всеобщую ненависть. С понятной справедливостью В. О. Ключевский писал о нем:

«Усыпленная Тайной канцелярией и 10-летним русским безмолвием, Анна до совершеннолетия своего преемника, двухмесячного ребенка, накануне своей смерти (17 октября 1740 г.) назначила Бирона регентом с самодержавными полномочиями. Это был грубый вызов русскому чувству национальной чести, смущавший самого Бирона».

Современники придерживаются мнения, что все же герцог Эрнст Иоанн Бирон, лично преданный Анне Иоанновне, своей благодетельнице, и безотлучно находившийся при ней в продолжение двадцати двух лет, не питал к ней искреннего чувства. Он любил только власть, был всегда честолюбивым, и Анна была лишь средством в достижении корыстных целей.

Со смертью императрицы у Бирона исчезла главная опора его всесилия, звезда герцога Курляндского стала быстро гаснуть, хотя он этого не понимал. Фортуна ему уже не улыбалась: дни регентства иноземного временщика оказались очень короткими — три недели.

Бирон настолько упивался своей властью, что даже с родителями младенца Иоанна обращался как со своими подчиненными и оскорблял их при каждом случае. В своей дерзости он дошел до того, что однажды посадил отца императора, принца Антона-Ульриха, под домашний арест и в минуту запальчивости пригрозил Анне Леопольдовне, что может в любое время отправить ее семейство в Германию.