Читать книгу "Чесменский гром - Владимир Шигин"

— Поди-ка ты, братец служивый, с Богом, что тебе попусту зевать, ведь ты ничего не смыслишь!

Сейчас тот солдат, Гавриил Державин — сам уже известный поэт. А случай давнишний вспоминается всеми как смешная нелепость...

Из-за холмов сверкнула серебром морская гладь. Слава Богу, Ливорно!

Орлов принял Козловского весьма радушно. Долго выспрашивал светские новости, хохотал от души над последними анекдотами. Полученное письмо читал, улыбаясь, видно, новости были весьма приятные.

А подарок Козловского — картина Николы Дюфура «Упорный пастух» — привел его в настоящий восторг. На картине средь живописной полянки молоденький пастушонок хитростью и настойчивостью добивался взаимности очаровательной пастушки...

Воспользовавшись хорошим настроением главнокомандующего, князь Федор рискнул попроситься на службу. Орлов просьбе, однако, даже не удивился, лишь усмехнулся, отчего лицо его, и без того обезображенное сабельным шрамом, приняло уж совсем злодейское выражение.

— Оставайся, коли не можется, только, чур, потом не плакать. Генеральс-адъютантом не возьму. Нет вакансий. Хочешь, иди волонтером!

Козловский онемел от радости. Сбылась его самая смелая мечта — он при настоящем деле!

— Согласен! — единственно, что смог ответить.

— А раз согласен, ступай в канцелярию! — подвел итог беседе Орлов.

А в канцелярии, что расположилась в нескольких комнатах орловского особняка, новая неожиданность. За огромным столом среди вороха бумаг восседал старинный сотоварищ князя Сергей Домашнев[38] — известный российский литератор, философ и наук многих знаток. Это о нем писал восторженно Вольтер: «Любимец чистых Муз, питомец Аполлона».

Сейчас же Домашнев в чине майора Новгородского полка и в должности унтер-шталмейстера артиллерийского фурштата руководил деятельностью всей орловской канцелярии: ведал официальной и секретной перепиской, перлюстрировал перехваченные шпионские письма, составлял и печатал мятежные листки для восставших греков, занимался формированием легиона из албанских добровольцев.

— Как я рад тебе, Феденька, — обнял он Козловского. — Ты и не ведаешь, каковы нескончаемы труды здесь. Отдохни пока с дороги, а вечером прошу к себе отметить твой приезд да послушать новостей петербургских.

— Где же отдохнуть мне? — поинтересовался князь.

— А вон чуланчик с топчанчиком, там и отдохновишься! — показал Домашнев на покосившуюся дверь.

— А где же ты обитаешь?

— Да здесь. Бумаги со стола сгребаю и сплю калачиком.

Вечером, когда вся текущая работа была переделана, собрались вчетвером: хозяин канцелярии Домашнев, князь Козловский, прибывший в Ливорно на инструктаж к Орлову российский посланник в Сардинии Нарышкин и известный греческий «партизан» граф Джика.

На столе было более чем скромно: несколько бутылок дешевого виноградного вина, сыр и хлеб.

Читали стихи. Козловский живо и смешно рассказывал о своей поездке во Францию.

Затем Домашнев полез в ящик стола и вытащил оттуда пухлую пачку бумаги, перехваченную голубой лентой.

— Вот, — сказал гордо, — сие есть любимое детище мое — книга о всех именитых российских пиитах с подробным разбором их главнейших сочинительств.

— Когда же ты успеваешь делать все? — удивился Козловский.

— По ночам, Феденька, по ночам. Ночи-то, они мои! — ответил с хитрой улыбкой хозяин канцелярии, передавая князю свои бумаги. — Думаю вскорости при помощи издателя английского сэра Блэкфорда отпечатать труд свой прямо здесь.

— А озаглавить-то как решил? — спросил посланник Нарышкин, отодвинув от себя пригубленный фужер.

— «Известия о некоторых русских писателях»[39].

Затем долго и горячо спорили о природе поэзии, рассуждали об истинной и ложной славе. Переводчик канцелярии главнокомандующего Бортнянский[40] музицировал на стареньком, потрепанном клавесине. Граф Джика, багровый от выпитого, стучал ножнами об пол в такт музыке. Разошлись далеко за полночь.

А утром началась работа. На князя-волонтера сразу же легла львиная доля обширного орловского делопроизводства. Поэт работал с желанием, скоро предстояли жаркие бои, и он был уверен, что теперь-то в стороне не останется!

Алексею Орлову в Ливорно приходилось нелегко. Но граф держался весело. Известных ему шпионов иностранных разведок он зазывал к себе и, напоив почти до бесчувствия, устраивал обстоятельный опрос. Если у гостя язык развязывался, то Орлов отправлял его домой в своей карете. Если же тот и в непотребном виде продолжал упорствовать, граф выкидывал его из окна на улицу. Вскоре местные резиденты стали обходить орловский особняк стороной...

Своему секретарю Сергею Домашневу Орлов диктовал послание в Санкт-Петербург: «Правду сказать, тяжело мне очень доходить, иногда не знаю, куда свою голову приклонить, шпионов превеликое множество во всех местах и во всех портах, и за мною очень все примечают и ко мне многие в гости ходят».

Но генерал-поручик от кавалерии справлялся со шпионами, как заправский контрразведчик. Орлов действовал споро и умело. Перво-наперво он лишил британскую разведку удовольствия читать свои письма. Когда в Дрездене агенты Форин офиса перлюстрировали его очередное послание, их взору предстал лист бумаги, на котором красовались здоровенный кукиш и размашистая надпись: «На-кась, выкуси!» Отныне почту граф Алексей слал через курьеров не ниже чина полковничьего.

Затем настал черед и королевского секрета. Расправа с «бурбонами» была жестокой и короткой. Буквально через несколько недель перекупленные агенты ведомства графа де Бойля уже вовсю работали под диктовку орловской канцелярии.

Чтобы еще больше обезопасить себя от утечки секретной информации, Екатерина II велела Алексею Орлову: «Для корреспонденции вашей с нами, которая по важности предмета своего требует непроницаемой тайны, повелели мы приложить... нарочно для оной сочиненный цифирный ключ. Нужные к производству оной служители канцелярские будут выбраны из людей надежных и способных, а затем и к вам немедленно отправлены». Тогда же Орлов начал пользоваться одноразовыми шифрами, причем каждый раз на другом языке. С тех пор всякая утечка важных сведений прекратилась совершенно. Русские шифры, составленные с широким применением народных выражений, дешифровке кабинетных умников не поддавались...